— Пан сосед, очень вас прошу, помогите мне утихомирить мальчика, у нас у всех уже нервы оборватые.
Папа улыбался и, опираясь на свою палку, отправлялся к соседке. Его метод был прост, он укладывал ребенка и строго и спокойно приказывал ему спать, нахмурив брови, пристально глядел на него серыми глазами. Ребенок, всхлипнув разок-другой, засыпал. Мама утверждала, что отец гипнотизирует детей, но, видимо, на них успокаивающе действовала его сила воли, а может быть, просто передавалось его спокойствие. Из-за этого своего таланта папа был весьма популярен: соседки, бывало, стучали в наше окно и поздним вечером.
Мама не ревновала, ничего дурного ей и в голову не приходило: она сама знала, если в одной комнате с людьми, которым чуть свет надо отправляться на работу, вопит маленький крикун, это равносильно стихийному бедствию. Когда не помогали ни чай, ни компрессы, в качестве последнего средства соседки вызывали моего папу. К врачам обращались нечасто: это стоило денег, а папин глаз был бесплатный.
Из-за плаксивого Беди и избалованного Павлика кончилась наша дружба и с Франтишеком тоже, в наши игры ворвался ветер и разметал нас всех в разные стороны.
Я осталась одна. Одна с братиком.
В тот год, когда Дед Мороз принес нам братца, на рождество собралась вся мамина родня. Я получила кучу подарков, они не умещались у меня в руках, я нагибалась за одним и роняла на пол два. В конце концов у меня их отобрали, и тут я произнесла сакраментальную фразу, которая на долгие годы попала в семейные анналы:
— Столько всего у меня было, а теперь остался кукиш с маслом.
Взрослые смеялись и вручили мне самый дорогой подарок, голыша Павличека, у которого было точно такое же одеяльце, такой же свивальник, такая же распашонка и такие же пеленки, как у моего братца. Словно бальзам пролился на мои раны, теперь у меня тоже был сынок, такой же, как у мамы.
Смех, вызванный моей репликой, немного поднял общее настроение. В сущности, случился пустяк — бабушка разгрызла гнилой орех.
Бабушка страдала одышкой, целыми ночами не спала и к этому времени совсем высохла, а ведь когда-то она была веселая, как воробышек, постоянно напевала и легко перебегала с места на место. Каждый год она рожала по ребенку, но больше их схоронила, чем сохранила, поначалу поливала могилку слезами, а потом лицо ее вновь озаряло солнышко. В старости от нее исходило робкое, теплое сияние, и каждый старался его сберечь.
