Наш маленький, маленький мир | страница 23
— Пойдемте скорей, видать, я его насмерть убила, идите поглядите сами, он не шевелится!
Натянув штаны, папа вышел во двор, сначала все было тихо, а потом молчание ночи нарушил хохот. Ухажер преспокойно спал в нелепой позе, он храпел и даже причмокивал, а вокруг благоухали пары рома.
Ранним утром он выбрался из своего убежища и исчез навсегда, честь пани Лойзки и рыбки на окне остались в сохранности.
О ночном происшествии пан Тврды так ничего и не узнал, его жизнь полностью поглотила страсть к аквариуму. Злые языки уверяли, что он так любит рыб, потому что они, мол, немые. Но вместе с тем соседи жалели пани Лойзку: ей, бедняге, тоже не сладко с этим молчуном, который только и знает пялиться на воду и на дурацкую рыбешку, что даже в пищу не годится, и тратит на нее все свои деньги. Да к тому же по вечерам попусту жжет свет, а за свет тоже надо платить, да еще уткнется в журналы и книги.
— Образования, образования ему не хватает, — вздыхала пани Лойзка, — кабы ему да образование!
Однако со временем рыбки полностью себя окупили, пан Тврды научился выводить ценнейшие породы. С этими рыбьими детишками работы стало выше головы: надо было следить, чтоб они не простыли, чтоб получали нужную пищу и в нужных количествах, чтоб часом не задохнулись, чтоб вода не зацвела, чтоб они не сожрали друг друга. У пани Лойзки в черных, как вороново крыло, волосах стала пробиваться седина. Ее муж чуть не рыдал над каждым рыбьим младенцем. Подозреваю даже, что всех рыбешек он знал в лицо, отличал одну от другой и давал им имена. Продавал он их мало, и лишь в случае необходимости, охотнее же менял на еще более редких.
Пани Лойзка захаживала к нам, когда мы уже переехали в Голешовице, и мы с братишкой всегда радовались ее приходу. Она вела с мамой, если можно так выразиться, дадаистские разговоры, что нам ужасно нравилось.
— Ты ведь Тламишку знаешь? — начинала пани Лойзка.
— Тламишку? Что-то не припомню.
— Господи, да как же так! Как так не припоминаешь-то? Дак они же в том доме жили, если идти от Штрозока, то налево, в сторону. Ее брат еще садовником был.
— Тламиха? Садовник?
— Какой Тламиха, говорю тебе, Земан, она в девках была Земанова.
— А-а, Земанка.
— Ведь я же и говорю, что знаешь.
— Ага, знаю, а что с ней?
— В субботу похоронили.
— Пресвятая дева Мария, да что ты говоришь! Бедная Цилка.
— Какая еще Цилка?
— Да Земанова же.
— А, так ты про Цилку Земанову… С чего бы ей умирать, эта как сыр в масле катается. Я про сноху.