Учительница скривила физиономию и принялась учить нас вставать, садиться и скандировать хором.
Она стояла на кафедре, и мы поняли, что на нас вот-вот спланирует ястреб, выбрав себе в жертву цыпленка. Это пани учительница разглядывала с высоты наши головы. Несколько девочек еще носили косички, большинство же были коротко острижены под горшок, некоторые с челочками, у многих волосы заколоты или завязаны бантом.
— Все будут ходить в школу гладко причесанными, — сказала пани учительница, — заколки оставьте дома, челки убрать! С завтрашнего дня непременно надевать фартуки.
Голос у нее был скрипучий, властный. Я поняла, что началась война. И сразу на два фронта.
— Фартук? А зачем? Мало мне возни с твоим платьем? Еще и фартук стирать, да? Я бы ей показала, этой твоей учителке. И в парикмахерскую? Еще чего? Я что, деньги краду, что ли? Пускай папа тебя пострижет!
Подравнивание челки — одна из самых ужасных экзекуций моего детства. Я зажмуривалась, ежилась, как только ножницы начинали лязгать у моего лба, а на нос сыпались колючие волоски. Я просто с ума сходила от страха и отвращения. У папы стрижка получалась неважно. Приходилось все время подравнивать лесенку, все тело у меня чесалось, а результат был ужасающий. Вместо челки в разные стороны торчали короткие перья.
Фартук мне мама купила черный, люстриновый, чтобы не сразу загрязнился, платье я большей частью носила темно-синее — этот цвет считался школьным. Темная одежда самая практичная, лишь по воскресеньям мы надевали светлые блузки или пристежной воротничок.
На белье экономили — и у папы воротнички и манжеты были пристежные, я таскала их два раза в месяц в чистку. Вечером папа никогда не ходил в форме, надевал костюм и пристегивал чистый воротничок и манжеты. Рубаха была спрятана под пиджаком.
Пани учительница утверждала, что мы должны ежедневно принимать душ или хотя бы мыться в тазу, но наши мамы душа в глаза не видали и до сих пор вполне обходились тем, что просто ополаскивали руки и лицо. Детям полагалось еще мыть шею и уши. Мамы уступали врачу только в том случае, если ребенку грозила смертельная опасность, не менее, но отнюдь не собирались потакать капризам какой-то тронутой учителки.
Мы купались по субботам, и это было целое событие. Корыто у нас удивительно коварное. Оно пропускало воду сквозь все свои невидимые щели. Пока щели затягивались, маме приходилось по нескольку раз подтирать в кухне пол. Она подставляла под журчащие струйки ведро и таз, но вода находила все новые и новые щелки. И лишь после того, как наше деревянное корыто разбухало, его перетаскивали в комнату. Зимой комнату необходимо было сначала протопить, но печка была такая же шутница, как и корыто, и гореть почему-то отказывалась. Ее топили только по субботам, и за неделю она просто отвыкала от работы. Мама на чем свет кляла и корыто, и печку; перепачканная сажей, мокрая, пропахшая керосином, она остервенело звала папу.
