Наступило время черешни, я до смерти любила эти ягоды всех оттенков красного цвета. Особенно первые, хилые черешенки на веточке, увенчанные зеленой коронкой. На рынке было полно нанизанных на ветку заманчивых ягод, я заглядывалась на них, но мама никогда не покупала мне этого желанного лакомства.
— Дадут за крону немножко воды, — ворчала она, хотя я молчала, не отваживаясь вымолвить вслух свою просьбу. Меня выдавал лишь горящий, страстный взгляд.
— Ведь это же дички! Через несколько дней за крону получишь целый кулек и ягоды будут вот какие огромные!
Ах, это вечное ожидание!
Наконец пошла черешня! Желто-красная, красная, черно-фиолетовая! Сок так и брызжет, стекая по губам, все в соку: и щеки, и платье. Напоследок поспевала вишня, цвета прозрачного рубина, свежая, кисловатая. Столь прекрасная, что даже страшно класть ее в рот. Я ищу двойняшек, цепляю за уши, встряхиваю серьгами, вешаю на себя тройняшки и совсем уж редкие четверняшки.
Вот в нашем палисаднике появляются дети, надо их тоже наделить; девочки украшают себя сережками, мальчишки глотают ягоды и вместо благодарности стреляют в меня косточками.
— После черешни не пей воды, — напоминает мама, — хочешь, чтоб желудок лопнул?
Но моему желудку до этого ух как далеко, мне досталась пригоршня, да и то не полная, удалось спасти лишь те, что украшали мои ушки.
В пору черешни мама готовила пудинги, мне казалось грехом топить чудесные ягоды в тесте, но, с другой стороны, пудинг — одно из немногих блюд, которым я оказывала честь.
Стоит спокойный летний день, из духовки тянет ароматом ванили, но ведь радость редко бывает совсем безмятежной. Мама наливает две тарелки супу. Себе и мне. Я уже не помню, почему мы не ждали к обеду папу, кажется, он уехал проверять куда-то новую проводку в вагонах.
Мы уселись за стол, каждая со своей стороны, и вдруг мимо окна промелькнула соседка.
— Мокрош спятил, — крикнула она на бегу, и я вскочила со стула.
— Суп, пожалуй, слишком горячий, — к моему удивлению, сказала мама, — идем поглядим, что там такое, пусть немного остынет.
Нам не пришлось далеко ходить, дом был по соседству, он стоял, как и наш, у обочины широкого шоссе. На дороге толпились люди, женщины боязливо пятились, потому что из распахнутого окна вылетали обломки мебели.
