Алтынбек хорошо помнил деда, важного, насупленного, не умеющего поступаться житейским опытом, собранным по крупицам еще в стародавние времена. Помнил он и то, как, набегавшись досыта с ребятишками, над которыми всегда верховодил, юркнет под широкую полу мурзакаримовского тулупа, прижмется к его хромому колену, затихнет, слушая бывальщины и притчи, пропуская мимо ушей скучные поучения. А рассказывать старик умел живо и наглядно. Бывало, Алтынбека никакими посулами не выманить из-под овчинной полы. Любопытный и смышленый не по годам, он засыпал деда каверзными вопросами, на которые тот без улыбки, старательно отвечал, довольный и гордый. Ему нужен был такой собеседник — свой, внимательный, не разучившийся верить и восхищаться. И Мурзакарим вскоре уверовал в то, что наконец у него есть преемник, гнул в разговоре свое, внушал, настаивал:
— …Представится случай, почему не покомандовать, сынок? Люди — овцы, без вожака пропадут совсем… В жизни так: или ты — наверху, или — внизу. — Старик внимательно следил за выражением глаз Алтынбека, держа костлявыми пальцами за подбородок. — Так вот, настоящие джигиты всегда наверху, и не нашего ума дело жизнь менять. Смотри сам, кем будешь: бараном или джигитом.
На следующий раз Мурзакарим внушал внуку:
— У сильных всегда много врагов… Если сошелся в рукопашной, бей первым, да так, чтобы не встал больше. Иначе — киргизы правду говорят: «У того, кто щадит врага, жена наденет черный траур» — получишь нож в спину… И еще запомни: за деньги сильно не держись — сегодня они есть, завтра нет… Не твоя над ними воля… Главное, деньги должны не лежать, а работать. Дай сам нужному человеку, а при удобном случае урви свой кус у другого…
Алтынбек был тогда слишком мал, чтобы задумываться над дедовыми поучениями, но память пока бесстрастно фиксировала все, чтобы рано или поздно просигнализировать — вспомни, обдумай, воспользуйся… И вот, когда житейская фортуна стала подводить счастливчика Алтынбека, в его мозгу нет-нет да и всплывали, как сомы со дна темной, омутной заводи, обрывки мурзакаримовских аксиом, они щекотали своими сомовьими усами самолюбие Алтынбека, выводили из равновесия… Тогда Саякову неудержимо хотелось, как когда-то в детстве, под надежную полу старика. И он начинал собираться в родной кишлак, потом вдруг остывал, распаковывал чемоданы…
«Да, старик мой дальновиден и мудр, — в какой уже раз повторял про себя Саяков, из-под руки косясь на Маматая, — уж мы ли не были его друзьями? А вот подставил земляку подножку… Сегодня — Парману, а завтра, выходит, мне?..»
