— Он недоволен, что девочка...
И действительно, за утренним чаем Николай Александрович был не в духе, ни с кем не разговаривал, к жене не поднимался и вскоре ушел из дому.
«К Саше нас не пустили, — вспоминает Мария Тургенева. — Саше очень хотелось кормить самой, но ей этого не позволили и взяли кормилицу».
Тургеневы уехали, а Толстые остались зимовать в Кинешме. Осенью Леонтий Борисович ездил к ним поглядеть внучку. Возвратился встревоженный: из рассказов доктора он понял, что граф обращается с Сашей плохо.
Шли годы... Переехали в Самару.
Однажды, вспоминает Мария Леонтьевна, Саша доверилась ей, что занялась сочинительством, пишет роман. И как только Маша приходила, они скрывались в кабинете, где под ключами хранилось начатое Сашей произведение. Маша с захватывающим вниманием прочитывала те страницы, которые Саша написала за минувшие день-два. И как Маша обижалась, если к ее приходу не было ничего нового.
— Почему же не пишешь? — спрашивала она.
— Не могла, — отвечала Саша, — и Маша слышала в ее голосе боль и огорчение. Саша никогда ни на что не жаловалась, ничего не говорила о своей личной жизни.
Печальное настроение Саши объяснялось тем, что граф иронически относился к ее сочинениям и вообще литературным занятиям. И так уж получилось, что она писала как бы секретно, и при нем она избегала разговора на эти темы вообще. Его отношение к ее творчеству больно ранило ее. Причем он почти ничего не читал из написанного ею, считая это пустым занятием.
В рождественские праздники, вспоминает Мария Леонтьевна, часто устраивались балы. Николай Александрович требовал, чтобы Саша присутствовала на них, а она не очень-то любила выезжать из дому.
Однажды Саша поехала на бал одна, граф всегда являлся позже. Как обычно — музыка, танцы, веселье. После двенадцати, когда играли вальс, музыка вдруг смолкла. Все танцующие остановились в недоумении. Вошел граф Толстой. Он был так красив в своем костюме бедуина с белой чалмой на голове, что, как потом говорили, музыканты сделали перерыв, чтобы посмотреть на него. Что-то особо величавое было во всех его движениях, когда он отделился от двери и пошел по залу. И сквозило в его лице какое-то презрение ко всему окружающему. Саша и Маша после ужина с шампанским уехали, как бы предчувствуя, что этот бал закончится грандиозной попойкой и скандалом. А случилось именно так: бал наделал много шума в Самаре. На первом плане в этом скандале был Николай Толстой. «Несмотря на все такие тревожные события, — вспоминает М. Л. Тургенева, — ни тогда, ни после у меня не было злого чувства к Николаю Александровичу. Думаю, что впечатление той пасхальной ночи, когда он метался в бреду, оставило неизгладимое впечатление. Я так думаю, что он мог бы быть и полезным человеком, потому что никто не мог бы отнять у него ума — он был умен».
