Практически во времена моей юности в обществе как бы существовало две прослойки, по крайней мере в среде молодежи. И те, кто получал хорошее образование, жили совсем в другом мире по сравнению с теми, кто не мог себе этого позволить, хотя таковых было абсолютное большинство.
Скорее всего, эта пропасть между двумя прослойками молодежи, принадлежащими к различным классам общества, есть и сегодня, но при этом она менее заметна и приобретает новые формы в зависимости от происхождения, среды обитания, привычек, религии, одежды, предпочтений в еде и представлений о том, что означает жить «здесь и сейчас». Вполне возможно, что искомая пропасть даже углубилась еще больше, но при этом приобрела менее выраженный, не столь явный и категоричный характер. Но это, опять-таки, уже другая проблема.
С учетом всего вышеизложенного можно с уверенностью заявить, что сегодня вступление во взрослую жизнь не знаменуется никакими специальными ритуалами, а переход между двумя этими стадиями существования человека осуществляется более плавно и гибко. Кроме того, надо признать, что молодежь, за редкими исключениями, практически однородна во всем, что касается обрядов, [социальных] ритуалов и «культуры» в целом. Наконец, не будет преувеличением заявить, что на смену духовному культу пожилого возраста пришел вполне материальный культ бесконечной молодости.
Можно было бы сказать: но ведь быть молодым сегодня совсем неплохо, это большая удача; раньше, когда юность считалась тяжким бременем, было хуже. Можно было бы сказать, что современная молодежь демонстрирует все признаки новой свободы, что молодым везет, что они молоды, а старикам не везет, что они старые. Ветер повернулся и задул в другую сторону.
Но на поверку все оказывается далеко не так просто.
Во-первых, отсутствие ритуалов вступления во взрослую жизнь – палка о двух концах. С одной стороны, оно открывает возможность навечно застрять в подростковом возрасте и, следовательно, без конца потакать страстям, о которых говорилось выше, будучи не в состоянии их обуздать; с другой – приводит к инфантилизму взрослых. Получается, что молодой человек может оставаться таковым сколь угодно долго, ибо в отсутствие четко определенных границ взрослая жизнь представляется ему дальнейшим продолжением детства, пусть даже и с незначительными изменениями. Что же касается инфантилизма взрослых, то этот показатель, если можно так выразиться, коррелирует с влиянием рынка. Так происходит потому, что в нынешнем мире жизнь в значительной степени сводится к возможности покупать – покупать что угодно, в том числе и дорогостоящие игрушки, которые нравятся нам и которые мы хотели бы видеть и у других. В итоге сегодняшнее общество приказывает нам все это приобретать, при этом оно стремится как можно больше увеличить нашу покупательную способность. Но откуда, как не из детства и подросткового возраста, берет свое начало желание покупать, взять в руки новую вещь, сесть в новую машину, надеть роскошные туфли от модного дизайнера, посмотреть гигантских размеров телевизор, поселиться в квартире окнами на юг, погладить экран смартфона в золотом корпусе, провести отпуск в Хорватии и походить по поддельному иранскому ковру? Когда же подобный подход к жизни, хотя бы частично, обнаруживают взрослые, то символический барьер между молодостью и возмужалостью исчезает, переходя в некую нечеткую форму преемственности. В итоге взрослый становится лишь человеком, у которого, по сравнению с молодым, чуть больше возможностей покупать игрушки для больших. Эта разница носит не столько качественный, сколько количественный характер. В итоге и вечные подростки, и инфантильные взрослые, равные перед сверкающими на прилавках мирового рынка товарами, превращаются в некое подобие вечных скитальцев молодости. Если во времена существования четко определенных границ перехода во взрослую жизнь молодость имела фиксированный характер, то теперь, не зная ни границ, ни барьеров, стала смутной и размытой. Отличная, но неотличимая от возмужалости, она настолько туманна, что в сложившейся ситуации совсем не трудно потерять всякие ориентиры.
