Я ничего этого не знала, не понимала: боялась «потерять» время и «упустить» жизнь. Не хотела навеки остаться нищей аспиранткой с недописанной диссертацией. Мне казалось, нужно воспитывать Нэллу, учить ее слушаться маму, чтобы самой мыть полы, стирать одежду, готовить еду и, главное, заниматься наукой.
Мама и ребенок на первом году жизни — это единое целое. Не случайно этот период называют «донашиванием». У ребенка есть жизненно важная задача — быть рядом с мамой, которая откликается на его потребности — только так он чувствует себя в безопасности, только так формируется надежная привязанность и основа благополучия.
Наша жизнь продолжалась. Я все больше уходила в диссертацию. Мир зарубежной литературы — работа на стыке эстетических взаимодействий двух поэтов, Алджернона Суинберна и Шарля Бодлера, — затягивал меня. Я и без того с детства жила только книгами: читать и писать научилась с четырех лет, с тех пор ни разу не прерывалась, за исключением беременности и нескольких месяцев после родов. А теперь творчество стало единственным надежным источником вдохновения и восторга. Возвращение в любимый мир удерживало от того, чтобы провалиться в бездну.
Скоро на кафедре состоялась защита первой главы, а потом — второй. Не знаю, как именно, но я справлялась. «Прекрасный язык», — отмечала заведующая кафедрой. «Крепкая работа», — говорили профессора. Можно было двигаться дальше — к третьей главе и предзащите.
А вот семья наша крепостью, напротив, не отличалась.
Отношения с Денисом оставались вынужденными и больше не приносили радости. Если до беременности мы еще время от времени впадали в чувственные безумства, то теперь между нами не было никакой близости — ни душевной, ни физической. Первые шесть месяцев после родов мне даже подумать было страшно о супружеском долге. Я не ждала от этого действия ничего, кроме адской боли. Ужас был такой силы, что стоило Денису прикоснуться ко мне, как в голове вспыхивали лампы родового зала, лязгали инструменты, возвращались тошнота и жар в ушах. Мы жили практически как соседи: каждый выполнял свои функции в семье и был обижен на другого за то, что тот не замечает усилий. Восторженная юношеская любовь исчезла, казалось, навсегда. А ведь когда-то она была для меня стержнем и основой жизни.
Помню, я тогда горько усмехалась над фразой «дети укрепляют семью». Мне она казалась циничной издевкой.
Денис по-прежнему пропадал на работе, а когда появлялся дома, ругал меня за то, что я плохая мать. Я охотно с ним соглашалась. Да, я плохая мать. Никто не спорит. И доказательств тому — вагон. Я не получаю должной радости от материнства двадцать четыре часа в сутки. Постоянно «сбегаю» в свою диссертацию и мысли о ней. Не люблю заниматься домашним хозяйством. Ну и в качестве вишенки на торте — учу ребенка дурному.
