Белокуров удивленно посмотрел на друга, не понимая ни слова, и Воронский поспешил объяснить:
– Видишь ли, дорогой, я предложил Ольге уйти от мужа, и она согласилась.
Федор подался вперед и издал пухлыми губами звук, похожий на пистолетный выстрел:
– Она бросает своего профессора? Она решается на такой поступок после того, как он вытащил ее из болота?
Его замечание не понравилось графу, и он так сильно сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели.
– Ольга чистая и порядочная женщина, – парировал Александр. – А слухи о ней никогда не имели под собой никакой почвы. Их распространяли люди, называвшие себя благородными и имевшие высокие титулы.
– Если ты о Мишеле Раховском, не такой уж он и плохой парень, – возразил Белокуров со смиренной улыбкой. – Мне приходилось с ним общаться. Он утверждал, что Оленька, жаждая завладеть не только его душой и сердцем, но и состоянием, несколько раз отдавалась ему.
Воронский заскрипел зубами и побелел как полотно.
– Если вы еще раз… – он перешел на зловещий шепот, – позволите себе…
Белокуров поднял руки, словно сдаваясь:
– Ладно, ладно, беру свои слова назад. Может быть, это враки. Но про профессора все же интересно. Как он переживет ее уход? Не мальчик же. Впрочем, об этом нужно было думать раньше, когда Цабель бракосочетался с ней.
– Альберт все знает, – вздохнул Воронский: ему было неприятно об этом говорить. – Знает и практически благословил нас. Он желает Ольге счастья, но она настолько благородна, что не может оставить его в тяжелый момент его жизни.
Федор сощурил зеленые, с золотыми искорками глаза.
– И какой же тяжелый момент наступил в его жизни?
Граф потупился, закусил губу:
– Во-первых, он разорился и был вынужден заложить дом и Ольгины драгоценности.
– Какие драгоценности? – поинтересовался Белокуров.
– Которые дарил ей когда-то, – пояснил Воронский. – Ольга не хотела об этом говорить, и ей пришлось признаться только потому, что я настаивал на том, чтобы она развелась с Цабелем в ближайшее время.
Лоб Белокурова сморщился, он улыбнулся одними уголками губ.
– Странно, что он не заложил свой перстень-печатку, – присвистнул приятель. – Намедни видел его в театре на премьере. Знаешь, он прекрасно выглядел для человека, который переживает уход жены и разорение в придачу.
Граф растерянно заморгал и подался вперед.
– Ты видел его в театре? – Он хрустнул пальцами. – Но когда?
– Погоди. – Федор зашевелил губами, будто что-то вычисляя, и объявил: – Третьего дня. Давали «Кармен». Он привел на оперу своих студентов, намереваясь потом устроить обсуждение. Мы поздоровались, и я не увидел на его лице и тени переживаний. Наоборот, он стоял в толпе и смеялся.
