Когда я снова оказалась в нашей прихожей, ты вышел из кухни и помог мне снять куртку. Ты не произнес ни слова, да и о чем тут было говорить? Твои извинения мне были ни к чему – что бы ты ни говорил, я знала, что на самом деле ты этого не думаешь.
Интересно, почувствовал ли ты, как близка я была тогда к тому, чтобы от тебя уйти? Всю ночь я провела без сна, то изобретая различные способы найти другого мужчину, который смог бы понять мое невыносимое «одиночество вдвоем», так же хорошо как я, то спрашивая себя, а возможно ли это в принципе? Можно ли признаться, что хочешь ребенка, но так, чтобы не выдать своего отчаяния? Так, чтобы не выглядеть жалкой и униженной?
И, кроме того, у меня был ты. Я представила, как выкатываю из нашего дома большой чемодан на колесиках, чтобы ехать в съемную квартиру или в комнату на одного. Не думаю, что смогла бы пережить прощание. А ты?..
Липкий, горячий пот потек сзади по шее Фрэнка. Спустив ноги с кровати, он потянулся к окну и открыл раму так широко, как только позволяли старые, много раз крашеные петли. Рама поддавалась плохо, он рванул сильнее и смахнул с ночного столика будильник, водруженный поверх шаткой стопки старых журналов. Будильник показывал начало первого ночи, и Фрэнк, подобрав его с пола, прижал холодный жестяной корпус ко лбу в надежде остудить свой пылающий лоб, до того как температура воздуха за окном сколько-нибудь заметно понизится. Как бы не так…
«…Из нашего дома… в съемную квартиру…» – Впиваясь глазами в страницу, Фрэнк снова и снова перечитывал эти слова, пока они не распались на бессмысленные слоги и звуки, казавшиеся незнакомыми его слуху и разуму. Нет, он не догадывался, что Мэгги хочет уйти. Во всяком случае, не тогда… За сорок с лишним лет подобная мысль не приходила ему в голову вообще ни разу! Да, им обоим бывало тяжело, – намного тяжелее, чем они могли когда-то вообразить, – но ни при каких обстоятельствах он не мог представить своей жизни без Мэгги.
На мгновение Фрэнк словно наяву увидел, как она украдкой снимает с чердака чемодан на колесах и укладывает в него вещи, то и дело оглядываясь на дверь и боясь, что он вернется с работы раньше обычного. Потом он представил их обоих на крыльце: Мэгги приподнимается на цыпочки, чтобы обнять в последний раз, но тело ее напряжено, словно она желает во что бы то ни стало сохранить некую дистанцию между ними, и объятия получаются просто дружескими, словно многих лет счастливого брака никогда не было. От внезапной острой боли в груди у Фрэнка даже закружилась голова. Он не сомневался, что Мэгги без труда нашла бы мужчину, для которого дети были бы альфой и омегой, сосредоточием жизни и вселенной, но что было бы с ним? Забыть Мэгги он не смог бы никогда – это Фрэнк знал твердо.
