Идти мне было некуда, так что в конце концов ноги принесли меня в парк в нескольких кварталах от нашего дома. Дождь к этому времени уже перестал, но, когда я добрела до скамей возле детской игровой площадки, мои пальцы буквально окоченели от холода.
Мысленно я снова и снова повторяла твои слова, пытаясь отыскать в них какой-то дополнительный смысл. Кто такие эти «мы», о которых ты говорил? Что ты подразумевал, когда говорил о наших решениях, наших жизнях? Еще никогда ты не казался мне таким чужим как в те минуты, еще никогда я не была так далеко от тебя. Мы как будто пели дуэтом, но в руках у нас оказались совершенно разные ноты, и я не знала, сумею ли я вернуть былую гармонию.
На скамье рядом со мной сидела женщина примерно моих лет или немного моложе. Она как-то странно ерзала, то и дело перенося тяжесть тела с одного бедра на другое. Капюшон ее дождевика все еще был надет на голову, но я сразу догадалась, что она, как и я, не находит себе места то ли от тревоги, то ли еще в силу каких-то причин. Через пару минут она не выдержала и встала, и мне все сразу стало ясно. Большой, округлый живот (на мой взгляд она была месяце на восьмом) натягивал дождевик спереди, отчего он сидел на ней наперекосяк, хотя и был достаточно свободным.
Я все еще смотрела на нее, когда ярдах в пятидесяти от нас раздался пронзительный визг: крохотная девчушка в голубой курточке съезжала с горки прямо в лужу, поджидавшую ее на земле. Следом за ней несся туда же мальчик постарше с точно такими же темными волосами.
В эти минуты я ненавидела эту неизвестную беременную женщину. Я ненавидела и себя за эту внезапную, яростную ненависть, но ничего не могла с собой поделать. Я ненавидела эту многодетную мать за ее счастье, за ее плодовитость, за то, что она, сама того не сознавая, присвоила все, о чем мне оставалось только мечтать. Еще немного, и я бы потеряла над собой контроль, поэтому мне пришлось как можно скорее уйти. Что я могла сделать? Убежать с ее детьми? Ударить ее? Расцарапать ее самодовольно-счастливую рожу? Потребовать, чтобы она немедленно ушла, чтобы хоть на пять минут избавила меня от своего присутствия и от радостного визга своих детей? Я могла, могла это сделать, Фрэнк! В какой-то момент я поняла это совершенно отчетливо, и меня охватил самый настоящий ужас. А ужас в свою очередь заставил меня поскорее вернуться домой. С тобой, Фрэнк, я могла, по крайней мере, не бояться выйти за рамки.
