– Честно говоря, я с ними почти не разговаривал.
– Вот как… – Ты заметно приуныла. Сам того не желая, я все же отравил твою чистую радость, и теперь мне нужно было как можно скорее что-то придумать, чтобы свести ущерб к минимуму. Удивительно, как у меня остались на это силы – я-то думал, что они закончились, еще когда я возвращался из Манчестера.
– Ты же сама знаешь, какой она бывает!.. «Папа, останься лучше в машине!», «Папа, молчи!» Откровенно говоря, я к этому уже привык. – Я обнял тебя за талию и уткнулся лицом в плечо. – Впрочем, дом, в котором она теперь живет, довольно большой. Думаю, Элли захотелось иметь больше простора, чем в общежитии. Там студенты живут буквально на голове друг у друга.
– А как она выглядела? Хорошо? – ты неожиданно повернулась, и твои глаза так и впились в мои, словно ты надеялась увидеть там отражение Элинор.
– Да, неплохо… Я бы сказал, она почти не изменилась. Немного устала, конечно, но… это ведь первый семестр, первый курс. Он всегда дается нелегко; потом, я думаю, она втянется.
Я наклонился поцеловать тебя и, – в первый раз за много, много лет, – закрыл глаза. Я просто не знал, что ты можешь в них прочесть.
В тот раз Элинор отвела опасность, однако после Рождества дела пошли по-прежнему. Она отталкивала нас, медленно, но верно отстранялась, и мы оба это понимали, хотя и не могли заставить себя сказать об этом вслух. Помнишь, когда она была совсем маленькой, мы с тобой не могли остаться наедине ни на минутку. Стоило нам выйти из комнаты – в кухню, в туалет, к телефону, как она тотчас отправлялась следом, громко топая своими маленькими ножками в кожаных сандаликах и волоча за собой медведя Джеффри. Я бы отдал все на свете, чтобы вернуть то время, Мегс. То время, ту доверчивую близость, ту неразрывную связь, которая нас объединяла… наконец, сознание того, что мы нужны нашей дочери. Теперь, оглядываясь назад, мне стыдно за мой эгоизм – за то, как я мечтал, чтобы Элли поскорее выросла, и мы с тобой снова могли наслаждаться тишиной и покоем. Но когда она, наконец, подросла, я уже не мог чувствовать себя спокойно, если ее не было рядом.
Время от времени Элинор все-таки звонила, но наши разговоры состояли из таких длинных и неловких пауз, что я довольно скоро начинал спрашивать себя, зачем она вообще это делает. Как ты думаешь, может быть, она все-таки тянулась к нам? Не впрямую, окольными путями, но все-таки тянулась? Мы же, передавая друг другу телефон, твердили как заведенные одно и тоже: «У тебя действительно все в порядке?», «Как учеба?», «Ты всегда можешь приехать к нам на выходные, а обратно я тебя отвезу», «Вот, поговори с мамой, дорогая…» Элинор отвечала односложно, коротко, и становилась красноречивой, только когда приводила различные предлоги – встречи, занятия, вечеринки – которые помешали бы нам навестить ее в Манчестере. О, она очень хорошо умела их выдумывать и говорила очень убедительно, очень правдоподобно, но я видел, как гаснет огонь в твоих глазах и как ты сжимаешь холодный пластик телефона с такой нежностью, словно у тебя на руках снова была новорожденная Элинор.
