Арко казалось, она больше не могла дышать. Осталось только удивительное пение птиц там, за границами сознания, и теплота его рук и губ в странных сумерках, окутывавших её маленький, персональный мирок…
И всё растаяло. Всё превратилось в какую-то вспышку пыли и пепла — она замерла, застыла на месте, чувствуя, как медленно осыпается то странное, загадочное чувство.
Сагрон стоял совсем рядом — так и не разжал руки, не выпустил её из тёплого плена объятий. На губах его застыла едва заметная улыбка, мягкая и нежная, и девушка не стала даже выворачиваться из привычно-приятного плена, ставшего почти обыкновением за последние дни.
Она не думала, что будет благодарить проклятие уже за то, что оно просто существует — сейчас не хотелось ни отталкивать его, ни говорить колкости. Она словно не задумывалась о том, что, может быть, мог потребовать мужчина. Зачем? Какой смысл был в требовании очередной ерунды, если он и сам, словно заколдованный, смотрел ей в глаза…
— Почему ты отправляешь своим родителям деньги? — внезапно спросил он, возвращаясь к той старой и неприятной теме. — Мне казалось, что ты уже на какой-то миг вознамерилась этого не делать. Ещё вчера речь не шла о подаяниях родителям, когда ты говорила со мной об общежитии.
Допустить мысли, что Котэсса надеялась на его деньги, Сагрон не мог. Не такой она была, чтобы выпрашивать лишнюю копейку, выгрызать зубами то, что ей не принадлежало. И на шантаж казалась неспособной.
По крайней мере, в общем понимании этого слова.
Нет, разумеется, она могла поставить какие-то условия — но мужчина и сам чувствовал себя виноватым за ту цепочку ожогов от Энниз. Там он заслужил и отказа, и даже требования платы, а Котэсса всё равно казалась слишком скромной в собственных запросах.
Может быть, просто была слишком неопытна.
Но всё равно — такое кошмарное рвение помочь своим родным, что явно не поддерживали её на протяжении обучения, казалось Дэрри диким. Он знал, что его родители ещё могли работать — они получали мало, но, проведя всю жизнь на собственных должностях в среднего размера городе, не столице, но и не глухой глубинке, не собирались просто так отказываться от трудов лишь из-за того, что их сын вполне мог обеспечить им пропитание и оплату дома.
Котэсса была совсем ещё юной — двадцать, может быть, двадцать один год? Её родители, она сама сказала, почти что из деревни, и вряд ли они сейчас пожилые люди. Сколько им, что они не могут работать?
