Жодор взвыл.
— Изверги! — возмутился он. — Я отправлюсь на другой факультет и буду искать там нормальных, настоящих волшебников, а не тех, кто будет предлагать мне избавиться от проклятия путём отрезания!
— Простите, — вздохнул Сагрон, — но с проклятиями всё работает иначе. Для начала надо определить причину. А так же обстоятельства — уж поверьте, это отнюдь не помешает. Если отросток не физического происхождения, а магического, вы просто обязаны лечь в нашу лечебницу и позволить нам это отпилить. Мы должны увидеть, насколько проклятие реально изменяет ваше тело, провести дополнительные испытания… Реакция на ожоги, на воду…
На этой фразе Жодор взвыл повторно и вылетел из кабинета, едва не прищемив себе же хвост дверью. Сагрон только равнодушно пожал плечами, всем своим видом показывая, что ему абсолютно наплевать на судьбу этого самого хвоста, и повернулся к Куоки.
— Господин профессор, — промолвил он, — я к вам по очень важному делу. Разумеется, господин Жодор тоже был по важному, — мужчина ухмыльнулся, — но у меня оно не касается хвостов.
— Да? — Куоки указал своей сухой рукой на кресло. — Прошу. Присаживайтесь. Рад, рад видеть одного из своих преподавателей, а не этого шарлатана из соседней кафедры. Уверен, он просто пытался выведать у меня, как именно сотворены мои невероятные часы!
Сагрон вздохнул. Невероятные часы были сотворены точно так же, как и все остальные, самые обыкновенные, но, увы, профессор этого принимать не желал, навязывая своё мнение каждому, кто только переступал черту его кабинета.
А ещё, увы, он пришёл как раз же по подобному хвостатому делу, только, может быть, симптомы у него находились не на столь запущенном этапе. Но — всё может быть. Проклятье Элеанор проявляло себя совершенно по-разному.
Сагрону получить хвост не хотелось. Ему куда больше нравилась мысль о Котэссе — по крайней мере, проклятье не привязало его к какой-нибудь отвратительной девице, страшненькой, толстенькой, всей с ног до головы покрытой прыщами…
А могло ведь. Если это проклятье так просто срабатывает, а требует небольшого энергетического разлёта, то так можно проклясть кому угодно кого угодно. И если на проклятуемого накладываются такие страшные ограничения, то почему проклинающий не несёт никакой ответственности? Что должно останавливать людей от использования этого проклятия в качестве обыкновенной глупой мести? О какой верности могла идти речь, если они с Котэссой первый день знакомы?
