— Если здесь что-то серьёзное, — ответил Сагрон, — то Литория переживёт и без твоей помощи. В крайнем случае, я сам с нею поговорю, если так будет нужно. Можешь не переживать.
— Спасибо.
Она не ожидала от него ни помощи, ни поддержки — за это тоже следовало благодарить проклятие? Или просто за колкими фразами прежде прятался добрый человек, просто он не хотел сам проявлять себя с такой стороны?
Котэсса не спрашивала. Может быть, понимала умом, что он попросту не пожелает ей ответить. Не захочет даже смотреть на неё после лишних расспросов. Иногда лучше промолчать, тогда все — и она, и Сагрон, — будут в разы счастливее.
— Ну, входи. Или мне первому? — спросил он, нарушая молчание.
Обратные билеты у него были — на двоих. И были на завтрашнее утро. Он понимал, что Котэсса, если обман, не пожелает задержаться ни на минуту — но всё же надеялся на её благоразумие. А если болезнь и вправду имела место, то придётся потратить время на подбор лекарств.
Впрочем, Сагрон был уверен в том, что он не позволит Котэссе здесь остаться. Заниматься полями, выскочить замуж за деревенского идиота, оставить его один на один с надоевшим уже проклятием.
Не то чтобы он чувствовал себя особенно плохо из-за отсутствия женщин последние несколько недель в его жизни. Все глупые мысли старательно вытесняла Котэсса — она, казалось, опутала его, сама того не желая, невидимой паутиной, затянула в сети, которые даже не собиралась выставлять.
Или это мудрые паучихи Элеанор и её матушка Хелена постарались? Сагрон не знал и не желал знать.
Только понимал, что Котэсса здесь не при чём.
— Я войду, — вздохнула Тэсса. — Войду.
Она подняла руку, чтобы постучать в дверь, а после подумала — зачем? Ведь это был её дом, пусть и меняющийся с каждым годом. Это её дверь, даже если с неё давно уже слезла вся краска, это её место — можно наконец-то попытаться вдохнуть воздух полной грудью, без паров столицы…
По которым она уже скучала. И по родному НУМу, в котором должна была работать всё лето, даже если бесплатно, тоже — потому что там она чувствовала себя не просто нужной или оценённой, там она понимала, что грубого, низкого обмана не будет, вопреки всему. А здесь — Котэссе казалось, что предчувствие сейчас просто разрушит её изнутри, разобьёт и расколотит на мелкие кусочки, не оставив по себе даже тоненькой дымки воспоминания.
Она вошла в дом совсем тихо. Тут непривычно было стоять в новомодной городской обуви — её туфли теперь казались неудобными. Сюда бы лапти — а сколько лет Тэсса уже их не надевала?
