Спрошенный о причинах, по которым атлеты всех стран проявляют все большую склонность к плаванию в гофии, Тешума ответил, что многие тысячелетия ушли лишь на то, чтобы убедиться в монотонности неизменного ныряния в воду и выхода из оной совершенно мокрыми, что не внесло ощутимых изменений в спортивные результаты. Он дал понять, что мало-помалу на первое место выходит фантазия и что настала пора революционных преобразований в застарелых видах спорта, единственным стимулом которых является борьба за доли секунды, когда это достижимо, а достижимо это крайне редко. Он скромно признался, что не способен предложить нечто подобное для футбола или тенниса, хотя косвенно и высказался за новый подход к спорту и рассказал о стеклянном мяче, использованном во время баскетбольной встречи в Наге[101], который непредвиденно, хотя это и предвиделось, разбился, что побудило виновную команду сделать харакири. Всего можно ожидать от японской культуры, особенно когда она подражает мексиканской, но не будем отрываться от Запада и от гофия — последний начал котироваться очень высоко, к вящей радости стран-производителей, поголовно принадлежащих к «третьему миру». Смерть от удушья семи австралийских детей, решивших заняться прыжками в новом бассейне в Канберре[102], показывает, однако, пределы использования этого интересного продукта, которым не следует злоупотреблять непрофессионалам.
— Что мне и нравится, так это трогать себя за ноги, — говорит сеньора Бракамонте.
Сеньора Синамомо возмущена:
— Когда Ньята была девочкой, ее тоже подмывало трогать себя там и сям. Рецепт простой: по щеке бац, по другой бац, учиться — кровью мочиться! И раз уж я помянула кровь, то известно, в кого Ньята пошла, — откровенничает сеньора Синамомо. — Бабка-то ее по отцовской линии днем одно вино, а вечером только водка и другие коммунистические безобразия.
— Последствие алкоголизма, — мертвенно бледнеет сеньора Бракамонте.
— Уж как я ее воспитывала, все понапрасну. Лучше я ей вино начну давать.
— Ньята у вас очаровашка, — говорит сеньора Бракамонте.
— Она сейчас в Тандиле, — говорит сеньора Синамомо.
Now shut up, you distasteful Adbekunkus[103]
Возможно, моллюски и не являются неврастениками, но классом чуть повыше — стоит лишь хорошенько оглядеться; со своей стороны я встречал и кур-неврастеничек и бесконечно неврастеничных собак, есть деревья и цветы, которыми психиатрия будущего займется чисто психосоматически, ибо уже сегодня их форма и цвет кажутся нам, если говорить начистоту, крайне нездоровыми. Вот почему никого не удивит мое безразличие, когда, находясь под душем, я мысленно услышал, как произношу с явно мстительным удовольствием: «Now shut up, you distasteful Adbekunkus».
