. (Часом позже Блок вообразил, что, когда г-н де Шарлюс спросил, не еврейское ли у него имя, его побуждал зловредный антисемитизм, хотя дело было в простой эстетической любознательности и любви к местному колориту.) Но, в сущности, когда мы удивляемся, как мало меняются некоторые племена, это не вполне справедливо по отношению к евреям, грекам, персам, словом, всем народам, которых следует ценить именно за их разнообразие. Благодаря античной живописи мы знаем лица древних греков, на фронтоне дворца в Сузах мы видели ассирийцев. И вот нам кажется, что, когда мы встречаем в обществе восточных людей, принадлежащих к той или иной группе, мы сталкиваемся с существами, которых вызвало к жизни могущество спиритизма. Мы видели только плоские картинки, но вот они обретают глубину, становятся трехмерными, растут и движутся. Юная греческая дама, дочь богатого банкира, недавно вошедшая в моду
[87], похожа на фигурантку в эстетском балете на исторический сюжет, воплощающую для нас эллинское искусство, даром что театральная постановка опошляет это искусство; и наоборот, когда в салон входит турчанка или еврей, зрелище, разворачивающееся перед нами, оживляет их образы, придает им какую-то странность, словно их и в самом деле вызвали к жизни усилия медиума. И чудится, будто перед нами строит непостижимые гримасы их душа (или вернее тот комочек, в который съеживается душа, во всяком случае пока ее не заставят материализоваться), — душа, которую до сих пор нам удавалось заметить лишь краешком глаза, на миг, и только в музеях, душа древних греков, древних евреев, исторгнутая из какой-то своей незначительной, но как-никак потусторонней жизни. На самом деле то, что мы тщетно хотели сжать в объятиях, — не ускользающая от нас юная великосветская гречанка, а восхитившая нас некогда фигурка на боку амфоры. Мне казалось, что, вздумай я при освещении гостиной г-жи де Вильпаризи сделать с Блока снимки, Израиль был бы запечатлен на них (так тревожно, словно не имея ничего общего с человеческой природой, и так обманчиво, поскольку все-таки слишком похоже на все человеческое) точь-в-точь как фотография духа на спиритическом сеансе. Вообще, во всем, вплоть до всяких пустяков, изрекаемых теми, с кем мы живем бок о бок, нам чудится сверхъестественное в нашем бедном повседневном мире, где даже гений, от которого мы, столпившись вокруг него, будто вокруг вертящегося стола, ждем откровений о вечности, произносит всего-навсего те же слова, что слетели с губ Блока: «Осторожней с моим цилиндром».
