Но начало представления интересовало меня и в другом смысле. Благодаря ему я отчасти понял природу иллюзии, жертвой которой оказался Сен-Лу в отношении Рашели, понял, какая бездна разверзлась между двумя ее образами, которые представлялись ему и мне, когда мы на нее смотрели, да хоть этим утром под цветущими грушами. В пьеске Рашель играла крошечную, чуть не третьестепенную роль. Но на сцене она становилась совершенно другой. У Рашели было одно из тех лиц, которые издалека — не обязательно со сцены, в этом смысле для них весь мир театр — кажутся четкими, а вблизи рассыпаются. Рядом с ней вы видели только туманность, млечный путь, состоящий из веснушек да крошечных прыщиков, и ничего больше. На порядочном расстоянии все это исчезало из виду, а между впалых, втянутых щек, подобный серпу молодой луны, подымался такой тонкий, безупречный нос, что, если вы никогда не видели ее по-другому и вблизи, то вам сразу хотелось, чтобы она обратила на вас внимание, хотелось видеться с ней когда пожелаете, получить над ней власть и удержать ее рядом с собой. Меня эта участь миновала, а с Сен-Лу, когда он впервые увидел Рашель на сцене, все так и произошло. Он тогда стал ломать себе голову, как к ней подойти, как с ней познакомиться, обнаружил внутри себя новое, волшебное пространство, где жила она; оттуда исходили восхитительные излучения, но проникнуть туда он не мог. Он вышел из театра, размышляя о том, что безумием было бы написать ей письмо, все равно она ему не ответит; он был готов отдать свое состояние и имя за это существо, которое жило в нем самом, в мире, неизмеримо превосходящем все эти слишком хорошо известные ему вещи, в мире, приукрашенном страстью и мечтой, и тут он увидел, как из артистического подъезда театра, старого зданьица, которое и само было похоже на декорацию, высыпала веселая стайка актрис, занятых в спектакле, — все в очаровательных шляпках. Их поджидали знакомые молодые люди. Поскольку число человеческих пешек меньше, чем число комбинаций, которые они могут образовать, в зале, где вроде бы нет никого мало-мальски знакомого, всегда найдется кто-нибудь, кого вы давно не видели и не думали когда-нибудь встретить, и вдруг он возникает так кстати, что кажется — это перст судьбы, хотя судьба могла бы распорядиться и по-другому, окажись вы не здесь, а в другом месте, где вас обуяли бы другие желания и где повстречался бы другой старый знакомый, готовый им содействовать. Золотые ворота царства мечты захлопнулись за Рашелью раньше, чем Сен-Лу увидел, как она выходит из театра, так что веснушки и прыщики оказались не так уж важны. Все же они ему не понравились, тем более что теперь он был не один и мечта уже не имела над ним той власти, что в театре, когда он смотрел на актрису. Но хотя он больше ее не видел, она продолжала управлять его поступками, как светило, которое правит нами благодаря притяжению даже в те часы, когда оно скрыто от наших глаз. Так и случилось, что из-за влечения к актрисе с тонкими чертами лица (хотя Роберу они даже не запомнились) он, столкнувшись со старым приятелем, случайно оказавшимся тут же, попросил представить его особе со стертыми чертами и в веснушках — ведь это была та же самая женщина, а про себя он решил, что позже непременно разберется, кто же она из двух на самом деле. Она спешила и в тот раз даже ничего не сказала Сен-Лу, и лишь несколько дней спустя ему наконец удалось добиться, чтобы она рассталась с подругами и поехала с ним. Он уже ее любил. Кого томит потребность в мечте, кого снедает желание быть счастливым благодаря той, о ком он мечтал, тому не много времени надо, чтобы вручить все свои шансы на счастье женщине, которая еще несколько дней назад была лишь мимолетным, незнакомым, равнодушным видением на театральных подмостках.
