Впрочем, охотиться они все же постепенно учились, причем получалось у них неплохо. Когда Торак поймал свою первую рыбку, привязав к леске колючку шиповника, он был так горд, что даже похвастался своей удачей перед птенцами. И уже на следующий день увидел, как более крупный из птенцов тянет клювом за его леску, а тот, что поменьше, с надеждой за этим наблюдает.
Чтобы отпугнуть их, Торак воткнул возле лески свой нож; но они, хоть и оставили леску в покое, тут же принялись клевать сухожилие, которым была обмотана рукоять ножа. Торак убрал нож, заменив его топором. Топор птенцы не трогали, и дело пошло на лад.
Еще через день, когда Торак утром вылез из шалаша, крупный птенец радостно закаркал, приветствуя его, и… слетел ему навстречу из гнезда!
– Ого, ты уже и летать научился! – удивленно воскликнул Торак.
Птенец, видимо, был настолько потрясен собственной смелостью, что не сразу пришел в себя и некоторое время сидел, дрожа, у ног Торака. Но потом снова расправил крылья и взлетел на одну из верхних веток. Однако там он окончательно утратил храбрость и стал жалобно просить спасти его. Впрочем, Тораку быстро удалось заставить его спуститься: он предложил ему завтрак в виде порубленной на кусочки лягушки и парочки рыбьих глаз. После этого большой птенец совсем осмелел и все «смеялся» над своей сестрицей, которая по-прежнему не решалась покинуть гнездо и сидела там, отчаянно хлопая крыльями. Лишь к полудню она все же решилась совершить свой первый полет.
После этого птенцы стали быстро совершенствоваться в искусстве парения над землей, и вскоре небеса наполнились их хриплыми криками. Они с наслаждением кружили и кувыркались в воздухе. Оперение их приобрело блеск и стало совершенно черного окраса с чудесным радужным отливом. А когда птенцы летели, крылья их издавали сильный сухой звук, похожий на шелест ветра в тростниках. Торак отчего-то испытывал зависть, глядя на них, – словно и он тоже когда-то умел летать, но больше уже никогда не взлетит.
Однажды утром птенцы взмыли в небо и не вернулись.
«Ладно, – сказал себе Торак, – это не важно, пусть летят». Он поставил силки – это было одно из его вновь обретенных умений – и съел несколько ягод, позаботившись о том, чтобы несколько штук оставить на камне в качестве подношения кому-то. Вот только кому?
Торак скучал по воронам. Он вспомнил, как они называются. Он, пожалуй, даже полюбил их. И потом, эти воронята по-прежнему напоминали ему… Кого? Он никак не мог вспомнить, кого именно, но знал, что это был кто-то очень хороший.
