– Не вяжется, – Лёша скептически покачал головой. – Чтобы так воевать, как воюют сектанты – нужно и правда верить, потому что бьются они, как фанатики.
– А они и верят, москалик, – украинец ни грамма не смутился. – В те вооруженные формирования набираю в первую очередь идеологически стойких, таких, кто уверовал в эту ихнюю сраную холеру-бодхисатву. Да и потом им там ещё мозги промывают будь здоров. Они и правда верят, что исполняют высшую миссию, спасают человечество от самоуничтожения.
– А ты откуда вообще это знаешь?
Украинец не ответил сразу, а снова загрустил и скривился, будто вспомнив что-то неприятное, даже постыдное.
– Ох, та не повезло мне, – сказал он, наконец. – Сына моего тоже так промыли. Потом он уже пытался и меня промывать, но я не такой болван.
Он сделал короткую паузу, но продолжил свою речь прежде, чем Лёша задал ещё какой-то вопрос.
– Может, как отец ‒ болван, но не как человек. А ему совсем крышу сорвало. Всё забыл. И всех.
Его слова звучали так, будто это была исповедь. С чего бы вдруг ему вообще исповедоваться?
– И что? Где он теперь? – сухо поинтересовался Лёша.
– На кладбище. Пришлось мне собственноручно исправить ошибку молодости, да простит меня его мать. Этот дурень казнил двух молодых парней, которые по его мнению, раз за разом недостаточно внимательно слушали проповеди. Те парни ‒ они с детства были его друзьями, выросли вместе, прошли самые трудные события, выжили, а он…
– Хм-м. И тебе за это ничего?
– Ну, во-первых, никто не видел, а во-вторых ‒ я сразу после этого подался в партизаны.
Наступила длительная пауза. Андрей, понявший явно недостаточно из рассказа украинца, попросил Лёшу разъяснить. Услышав ответ, он посмотрел на украинца совсем по-другому.
– Если правду говоришь – суровый ты мужик. Не жалеешь? ‒ спросил Корнеев.
– Какая жизнь ‒ такие и решения. Сам должен понимать. Не мог я жить с таким позором. Людям, которые меня десятилетиями знали и уважали, родителям этих парней в глаза не мог смотреть.
– Мнение окружающих важнее, чем родная кровь…
Корнеев продемонстрировал интересную манеру вести разговор – он вроде как не одобрял то, что сказал украинец, но и не осуждал. Он просто задавал вопросы или делал умозаключения, причём в такой манере, будто ответ его не особо-то и волновал. Для Андрея это выглядело очень занятно и поучительно.
– Не вижу тут ничего странного. Все те люди ‒ они мне, как семья, а их дети ‒ как мои дети. Я всех их знал, крестил некоторых, мы всю жизнь друг другу во всём помогали, вместе выживали, умирали, но никто никого ни разу не бросил, хоть как бы ни было тяжело, дети наши вместе росли. Ай, тебе не понять. У вас, москаляк, так не положено. Вам бы по головам друг друга идти, а чуть что ‒ каждый сам за себя.
