– Дед Иван! К тебе гости из Москвы, – прокричал он.
Через время послышалось шарканье, и дверь отворилась.
– Кто это? – спросил хриплый старческий голос.
– Это я, тезка твой, Захаровна и корреспондентка из Москвы.
– Что надобно? – спросил голос.
Все повернулись ко мне.
– Поговорить о ваших детях.
– Тебе все-таки этот Ванька нужен, раз ты о детях хочешь поговорить. У деда Ивана нет детей, – сказала Захаровна.
– И не было? – спросила я.
– Пока жена не померла, был сын, – проскрипел дед Иван.
– А дочь?
– Дочь – да, была. Но вы проходите. Чего в дверях топтаться?! – пригласил «дед Иван».
Мы вошли в дом. Дед Иван включил свет. Но лампочка была такой слабой, что мало отличалась от керосинки, которая освещала другой знакомый мне деревенский дом. Мы сели за простой строганый стол. Дед Иван сел напротив меня. Я рассматривала его: щеки впалые, лицо сморщенное, глаза прищуренные, спина сутулая, тело худое. Определить возраст этого человека было сложно. Я решила, что опять попала не к тому Павлову. Он сидел молча, видимо, ожидая моих объяснений.
– Я, собственно, вот по какому делу, – начала я. – Ваш сын умер…
– Сергей? – спросил дед Иван.
– Да. Почему вы уточняете? У вас что, было несколько сыновей?
– Нет. Сын был один, но я ведь почти не знал его. Может, вы ошиблись?
– К сожалению, нет, – ответила я.
– Как сложилась его жизнь? – спросил дед Иван.
– Трудно сказать. После интерната он был преуспевающим человеком. А потом сбил на машине девушку и попал в тюрьму.
– Что за судьба! – воскликнул «дед». – Повторил мой путь!
– Вы сколько отсидели?
– Полный срок, мне впаяли будь здоров, на всю катушку – двадцать пять годков. Вся жизнь за решеткой прошла.
– Почему вы не искали детей?
– Как тебя зовут? – обратился ко мне дед Иван.
– Настя.
– Настя, я отсидел так много, что мне пришлось заново учиться жить на воле. На это ушло много времени. А сейчас я совсем больной, почти слепой, ноги не слушаются, сил нет до магазина дойти. Я узнал, что Сергей до совершеннолетия жил в тридцать восьмом интернате, в Одинцовском районе. Но он ведь давно оттуда уехал. Ему сейчас тридцать четыре года должно быть. Нужно ездить искать, а я такой немощный, что сил нет, нет сил…
– Да, я понимаю. А дочь?
– Чья? – почему-то спросили оба Ивана и Захаровна.
– Ваша, Анна, – объяснила я.
– Почему Анна? Мы не успели ее назвать, – сказал дед Иван.
– Значит, ей дали имя в детском доме, – предположила я.
– Этого не может быть! Наша дочь умерла через три дня после рождения.
