— Это Серега, с мельницы, — показал Димка матери на меня, — далеко ему домой идти…
— Знамо дело, — сейчас же согласилась мать, — куда же ночью-то. Только уж не обессудьте, у нас и еда простая и спят ребята на сеновале, — обратилась она ко мне, как бы извиняясь.
— Что вы, что вы! Мы тоже спим на сеновале…
Изба маленькая, старая. Темные стены неярко освещает тусклая керосиновая лампа-семилинейка, висящая над столом под железным плоским абажуром. На окнах — занавески, замысловато вырезанные из газеты. В простенках между окнами — несколько фотографий и старое, потускневшее зеркало в деревянной рамке. Рядом с зеркалом — фотография побольше других, на ней мужчина в военной форме.
— Батька мой, — говорит Димка, заметив, что я рассматриваю фотографию, — пропал без вести на войне…
— У меня тоже отца нет, — сообщаю я мальчику.
— Убили?
— Нет, уехал.
— Куда уехал?
— Не знаю.
— Как это — не знаешь?
— Он еще до войны уехал от нас, а теперь неизвестно, может, и в живых нет, — объясняю я так, как обычно в таких случаях объясняет мама.
— У нас мамка дюже больная, почки у нее, прямо беда, — печально жалуется Димка, когда мать за чем-то выходит в сени.
Она возвращается с большим караваем хлеба и принимается нарезать его крупными ломтями. Машутка ставит на стол плошку с солью, раскладывает ложки, приносит откуда-то горсть сильно пожелтевших луковых перьев. Мать наливает похлебку в большую семейную глиняную миску, а Машутка тихонько, точно мышка, садится на рундук возле печки и все поглядывает на меня. Кто-то стучится в окно, и с улицы раздается голос, мне он кажется знакомым:
— Машка, вынеси помыться!
Девочка вскакивает, снимает со стены полотенце, хватает неполную бадейку воды и выбегает на крыльцо. Слышится плеск воды, фырканье и отдельные глухие фразы. Потом Машутка возвращается с пустой бадейкой, а за ней входит парень, утираясь на ходу полотенцем. Когда он отнимает полотенце от лица, я узнаю старого знакомого Тимоху.
Скамейка, на которой я сижу, кажется мне неудобной, свет, падающий на меня от крохотной лампы, — слишком ярким. А Тимоха подходит к столу и, наклонившись, бесцеремонно разглядывает меня.
— A-а! Рыболов, здорово! Как это ты сюда попал?
Вымолвить слово я не в состоянии. И за меня говорит Димка:
— Мы на пожаре вместе работали. Куда же ему ночью идти, переночует у нас…
— Где же это вы на пожаре работали? — сомневается Тимоха, глядя на брата с усмешкой. — Что-то я вас не видал.
— Они на просеке лес валили, — неожиданно вмешивается Машутка.
