— Вроде гарпуна, — ухватился я, — только не один зуб, а несколько — для мелкой рыбы.
— Интересно бы попробовать, — вставил Витька, прикладывая к щекам и лбу мокрый песок.
— А ты знаешь, как? — спросил я Сеньку.
— Чего ж тут особенного? Очень даже обыкновенно. Самому мне не приводилось, а видать видел. Подкараулишь рыбу и бьешь, а потом вытаскиваешь. С зубчиков она никуда не денется.
— Серега, принеси пойди, — попросил меня Витька.
— Нет уж, — ответил я, вспомнив чердак, где остались острога и осы, — сходи лучше сам.
Мы некоторое время поторговались, но охотничья страсть взяла верх, и скоро мы отправились на чердак втроем.
Сенька опять исчез. Но теперь мы уже знали, что приятель занят на работе и потому не может прийти. По этой же причине в прошлый раз он долго не появлялся на мельнице.
— Работы прорва, — объяснял он. — С сенокосом не управились, а тут клевера подоспели…
Сенька не появлялся на мельнице пять-шесть дней. Мы, конечно, могли бы и сами сходить в деревню, но побаивались новой встречи с парнем, который тогда гнался за нами на реке. Сенька хохотал до слез, слушая наш рассказ об этом случае, но ничего ободряющего не сказал.
— Это вы Тимохины висули поснимали, а он свободно мог отходить палкой по хребтине, если бы догнал…
— Так рыба-то сорвалась бы, — старался я объяснить наше поведение.
Но Сенька только еще громче хохотал.
Мы узнали, что висули ставятся на щук. Для этого на крючок наживляется заранее пойманная рыба в качестве, приманки. Мы сняли чужие висули, и наше счастье, что мы удачно удрали. Тимоха, в позапрошлом году окончивший семилетку, отличался сильными, тяжелыми кулаками. Сенька и многие другие ребята проверили это на собственном опыте. Как же можно было после всего этого отправиться в деревню?
Установилась жаркая погода. Мы старались не особенно скучать вдвоем. Занятий находилось столько, что едва хватало дня. Ходили за ягодами, за грибами, удили рыбу и, конечно, купались.
Одно очень приятное событие отметило мою жизнь в эти дни. Дед Никанор как-то возвратился днем из правления колхоза и, подозвав меня пальцем, предложил немедленно сплясать. Я сначала не понял, в чем дело, но старик достал из фуражки конверт и, высоко подняв его над головой, повторил:
— Пляши, брат, иначе не отдам.
Я нескладно потопал босыми ногами и получил долгожданное письмо от мамы. Тут же разорвав конверт, залпом прочитал два листа, исписанные маминым круглым, аккуратным почерком. Вот когда мне по-настоящему захотелось плясать и петь!
