— Амалия моя! — вздохнул владетель. — Что за злые мысли вновь тебя одолели? Что это за стенания? Откуда эти жалобы на муки и страдания? Или ты страдаешь от того, что мы так горячо любим друг друга? Да?
— Погоди, погоди… Я христианка, молитвой я встречаю зарю, молитвой встречаю тьму. Этому научили меня моя добродетельная, любящая мать и отец мой. И я, я, замужняя женщина, люблю другого. А ведь я перед алтарем давала клятву верности. О, любимый, как болит душа, вот здесь, в этой самой груди, где лишь для тебя бьется благородное сердце… Да, оно не хочет отвечать ни перед верой, ни перед богом, ни перед мужем. Оно живет и горит только для тебя, мой любимый! Ох, чем все это закончится?
— Успокойся, успокойся, прелестная моя глупышка! Оставь нездоровые грезы! Разве наши райские мгновения должны кончиться? Разве что-нибудь в них говорит о печальном и горьком конце? Перестань, перестань, моя дорогая! Не надо думать о конце! Пока мы живы, его и не будет!
— Не будет? — зарыдала в темноте женщина и страстно обхватила своими округлыми руками голову вельможи. — А знает ли твоя милость, что под этим безумным сердцем скоро застучит другое сердце, плод нашей тайной, грешной любви? О, мой благородный рыцарь, ты услышал о моей тайне, признайся, тяжко было узнать о моем безмерном счастье и о моем страшном горе, муке и отчаянии?
— Дорогая моя! Что же ты молчала? Ведь это райский глас нашего союза! Страстная любовь и ее плод — это ли мука и отчаяние? Нет и нет, это лишь безмерное, как только что ты сказала, счастье и блаженство! О, ты в тысячу раз теперь мне и слаще и милее. Разве наша любовь — грех? Твой муж не умирает от любви к тебе, и ты не любишь его. Клялась в верности перед алтарем? В какой верности? В той, о которой слыхом не слыхивали ни ты, ни твой муж? Да разве мы не даем ему все, для чего он родился? — беспрерывно шептал очарованный вельможа, целуя и обнимая все сильнее и жарче грешную жену своего управляющего.
Со страшным шумом, свистом и гулом с небесных высот обрушился на землю ужасающий вихрь. Небо сверкнуло и на мгновенье осветило супружескую постель управляющего, оскверненную прелюбодеянием, как будто молния господня захотела показать беснующимся в вышине облакам, что прячет черная ночь в «земной юдоли слез»… Где-то вдалеке загрохотало; от мощного громового раската задрожали и небеса, и земля. Грянул ливень, точно разверзлись хляби небесные, тьма сгустилась. И вновь сверкнуло небо. На мгновенье встретились глаза любовников, и сердца их обуял непонятный ужас, словно из утробы ночи выскочили призраки с факелами, из которых сыплются адские молнии, зашипели, как змии в раю: «Грех, грех, сладкий грех! И вы наши, и вы наши!..»
