— Я вам решительно предлагаю, простите, чуть было не забыл высказать вам, какая для меня честь лично познакомиться с вами, предлагаю вам завести в своей газете рубрику «Практическая описательная геометрия и цели цивилизованного века в его культуре». Вы сделали бы полезнейшее дело!
— Вы полагаете, это было бы интересно моим обывателям — сапожникам и корчмарям старого закала? — озабоченно прервал профессора тщедушный редактор.
— А я опять вам повторяю; эта рубрика, если мы воплотим ее в жизнь, переродит весь ваш город, а мелкие ремесленники пойдут по новому, конечно же, прогрессивному пути…
— И вы готовы, профессор, быть постоянным моим сотрудником?
— Готов ли? Что за вопрос? Если где-либо есть возможность что-то сделать и заработать, надо быть всегда готовым. Как же иначе, господин редактор!
— Прелестно, прелестно, — редактор теребил свою козлиную бородку, — но мы так стеснены в средствах, профессор! Я и сам из патриотических чувств и во имя святых идеалов почти даром редактирую газету и веду в ней, так сказать, все рубрики, а местный цирюльник, уверяю вас, весьма умная и хитрая голова, хотя, бестия, совершенно не знает грамоты, пишет остроумные фельетоны, немилосердно причесывая наших отцов города, так что от них дым идет. Они, конечно, в душе возмущаются, переживают, но на людях молчат и даже натужно и горько смеются, мол, это не о них! А все от страха, попробуй-ка рассорься с брадобреем, он возьмет да шутя горло перережет. Другого парикмахера в нашем городе нет: или брейся у него, или ходи косматым и грязным, как турок. Но и этот энергичный и самый постоянный мой сотрудник, господин профессор, гроша ломаного за свои фельетоны не получает. Нет средств, что тут будешь делать? Несчастный редактор и не приметил, как профессор artium liberalium потерял к нему всякий интерес, едва только тот произнес слово «средства». Так что всю историю о брадобрее тщедушный редактор рассказывал себе…
Его сиятельство долго, долго дремал в своем огромном кожаном кресле, то левой, то правой рукой разгоняя клубы дыма над своей головой.
— Что бы такое… это да… если бы… все бы… еще бы! Всегда у нашего народа одни и те же грехи. Эх-ха! — позевывал он, все чаще зажмуривая глаза… — Что бы… то бы… то бы…
Благородные гости теперь уже не обращали внимания на то, что среди них находится Меценат. Жорж, чьи уши и нос тоже зарумянились, будто пурпур, нежно шепнул мне столь заплетающимся языком, что я едва его понял:
