Кроме него, тут был Шлапок, завскладом, молодой паренек Витька по фамилии Грустный, по профессии аппаратчик, и неизвестный мне человек с лысиной во всю голову, желтой и шишковатой, похожей на тыкву, что росли у нас в огороде. Ни папы, ни мамы не было.
Все уставились на меня, как на привидение. А я сияла приготовленной загодя улыбочкой. Амвросий грянул басом, словно в церкви, не то за здравие, не то за упокой: «Девице Елене Пахомовне ни-и-жайшее!»
На его рев выбежала из комнаты мама. Маленькая, кругленькая, она бросилась на меня с такими воплями, что я не чаяла, как вырваться из ее пахнущих луком и мылом рук. Я только непрерывно, как можно отчетливее и громче повторяла: «А это Володя, мой жених!» Но мама продолжала тискать меня, и поэтому получалось какое-то залихватское «Их! Их! Их!» — словно аккомпанемент. А Володя выделывал что-то ногами: не то ножкой шаркал, не то футбольный мяч перепасовывал партнеру.
Нас без промедления усадили за стол и поставили перед нами стопки самогона. Особенно навалились на Володьку.
Пей до дна! Пей до дна! — кричали все.
Я было испугалась, что он опьянеет, но вспомнила, что он все-таки умеет выпить. Сейчас это оказалось очень кстати, потому что собравшиеся были, по-видимому, уверены, что жениху полагается в конце трапезы лежать под столом. Я же вмиг опьянела от одного вида наставленной тут еды.
Оставалось загадкой, во имя чего все здесь собрались. Тем более что папы не было дома.
Как выяснилось из бестолкового разговора за столом, он отправился на пивоваренный завод за пивом. «Господи! Какая пивоварня? Какое пиво? Мы же вошли туда вчера и разграбить не дали. И склад на замке», — думала я.
Ничего нельзя было понять. Одно стало ясно, что здесь не знают о том, что наш отряд выгнал бандюков с пивоварни. Видно, те, кто уцелел, разбежались по деревням, боясь вернуться к Леньке Шмырю.
У меня просто в голове не укладывалось, чего моя мама так старается для подобного общества. И что здесь надо Грустному? Я вспомнила, как Витя Грустный не давал белым тащить сахар с завода и напал на одного беляка с мешками. Так надавал ему, что тот побросал мешки с сахаром и — ходу! А потом белые искали Витю по всему заводу, но не нашли, потому что аппаратчики спрятали Витю в диффузоре. А ночью наши погнали белых, и Витя вылез белый как мел и, шатаясь, словно пьяный, побрел домой, где его мать голосила на весь поселок.
И вот теперь Грустный в компании с попом и бандитом лакает самогон! А папа, мой солидный папа, мастер, уважаемый на заводе человек, словно холуй какой, бросился — шутка ли, за восемь верст киселя хлебать! — за пивом! Вот что делается!
