Не в пример Гнату, мы учились через пень-колоду, больше бегали по собраниям, судили литературных героев и повторяли, что эпоха нас подгоняет.
Все это очень скоро кончилось. В губернии свирепствовали банды. Мы прекратили занятия науками и записались в ЧОН — части особого назначения из коммунистов и комсомольцев.
Стрелять на полигоне настоящими патронами из винтовок было куда интереснее, чем решать задачи на стенах.
Вечерами мы тренировались по стрельбе из нагана. Тир помещался в подвальном помещении, по форме напоминавшем скрипичный футляр. В. узкой его части помещалась конторка, за которой оружейник дядя Вася выдавал патроны и записывал в толстую тетрадь результаты тренировок.
Входная дверь находилась между щитами с мишенями и «линией огня» и открывалась в перерывах между стрельбами по звонку, оглушительному, как пожарный сигнал.
Мы являлись задолго до срока, назначенного нам по расписанию, и ждали, пока «отстреляется» команда номер четыре — самые сильные стрелки.
Наши, не торопясь, осматривали свое оружие, вынимали барабан, протирали наган масляной тряпкой и, подложив клочок белой бумаги, долго просматривали, чист ли ствол. При этом все делали вид, что не обращают никакого внимания на «четверочников». В действительности же мы ловили каждое слово в оживленном хоре у щитов.
Наконец приходил наш черед. Мы выстраивались на «линии огня» и заряжали оружие.
Дядя Вася, седенький, маленький, с ватой в ушах, ходил за нашими спинами, приговаривая:
— Не расставлять широко ноги!
— Целиться под нижний обрез черного яблока!
— Не дергайте спусковой крючок!
И тому подобное, уже привычное, без чего, казалось, и наган не выстрелит.
Федя Доценко стрелял первым. Мне, как самой маленькой по росту, доставалась последняя в ряду мишень. Ожидая, пока я выстрелю последний патрон, товарищи всеми способами выражали свое нетерпение: шумно вздыхали, переминались с ноги на ногу, а Володя Гурко принимал позу бегуна перед стартом.
Не успевало отзвучать эхо моего выстрела, как все срывались с мест и бежали к мишеням.
И опять мне было хуже всех: пока я добегала до своей мишени, Доценко уже успевал ее рассмотреть и отпустить на мой счет ядовитое словечко.
Да, у моей мишени было подлинно черное, безжалостное сердце: несмотря на все мои старания, оно оставалось нетронутым.
И я решила, что у меня сбита мушка.
— Проверим! — холодно сказал дядя Вася и вышел к барьеру с моим наганом.
Пули легли в самом центре черного круга, тесно, как семечки в подсолнухе. Пять десяток. Пятьдесят из пятидесяти возможных... Я была пристыжена.
