— Зараза! — в сердцах проговорил Чингиз. — Я мотался по городу, морочил головы людям…
— То, что надо, Чингиз. — Миша пытался вскрыть ножом банку тушенки. — Наша работа — личные связи. У самых удачливых брокеров — прямое попадание одно из десяти, а то из двадцати. В основном мы гоняем воздух. Ну, дашь ты мне в ухо, а толку что? Зато, если повезет, сразу сорвешь приличный куш.
Впоследствии Чингиз узнал, что Миша сам провернул операцию с глауберовой солью на том мыловаренном заводе, что надыбал Чингиз. Чингиз не стал выяснять отношений, не стал оглашать поступок Миши в конторе, он принял это как важный урок. Придет его время. Он все это припомнит Мише, придет его время…
Чингиз завел тетрадь спроса и предложений. Стал собирать монеты для телефона-автомата, часами названивая на разные предприятия. Познакомился со многими начальниками — кому банку пива презентует, кому цветы, — время космических взяток не наступило, но уже стучалось в окно, Чингиз это чувствовал. Закон о кооперации, об учреждении обществ закрытого и открытого типа, мелких совместных предприятий пока недостаточно сориентировал чиновную братию. Словно они только вышли к берегу моря, не решив для себя — купаться сразу или подождать устойчивого солнышка. Наиболее нетерпеливые уже пробовали носком воду, приноравливались…
Но не только Чингиз оказался таким сноровистым. Случалось, что интересы сразу нескольких брокеров перекрещивались — тогда часы сжимались в минуты: кто кого перегонит, обойдет на вираже — подношения чиновникам становились весомей, отношения между самими брокерами круче — дело доходило до крупных скандалов, порой до мордобоя.
Тогда поднимался Балашов и закрывал контору на обед. Народ доругивался в сквере, вызывая возмущение старух, что прятали головы внуков в колени, дабы те не входили во все тонкости брокерских сделок. Чингиз, как правило, в этих сварах участия не принимал.
Обычно Балашов заказывал салат, борщ, котлеты без гарнира и кисель. Кассир, не спрашивая, пробивала ему этот набор, на два рубля сорок копеек.
Балашов садился у окна: он любил обедать один, и все это знали. Чингиз пронес свой поднос через зал и остановился у столика шефа.
— Нет других свободных мест? — буркнул Балашов.
— Есть, — ответил Чингиз. — Но я вас полюбил, Петр Игнатович. Видеть вас лишь два раза в неделю мне очень тяжело.
Балашов хмыкнул и неопределенно повел головой.
Чингиз сел, расставил тарелки и принялся протирать салфеткой ложку.
