В комнате, кроме хозяина, находился молодой человек явно кавказской наружности, чернявый, носатый. Лет двадцати пяти. Молодой человек сидел за столом, уставленным бутылками с вином, пепси-колой и тарелками с едой. На спинке стула висел яркий клетчатый пиджак, мечта Рафинада.
— Сулейман! — Чингиз обнял за плечи Рафинада. — Это мой друг, Рафик. Говорить только по-русски.
Молодой человек чуть приподнялся и протянул Рафинаду крепкую ладонь со следами травленой наколки на запястье. Массивный золотой перстень прятал едва ли не половину среднего пальца.
— Сулейман — мой земляк, в одной школе учились, — пояснил Чингиз, подталкивая Рафинада к столу. — Разбудил, понимаешь, меня спозаранку. Как он меня отыскал, ума не приложу. Слушай, как ты меня нашел?
— Нашел, да, — нехотя отозвался Сулейман, наливая в стакан рубиновое вино. — Агентура работает. Ты ведь сейчас не последний человек в этом городе. — Сулейман придвинул стакан и для Рафинада. Наполняясь вином, стакан выводил тонкую, нежную мелодию.
— Не люблю, когда меня рано будят, — буркнул Чингиз.
— Э-э-э… — Сулейман повел ладонью. — Такими словами не встречают гостей у нас. Ты стал совсем русским человеком. Кажется, я ненамного опередил твоего гостя. — Сулейман кивнул на Рафинада и поднял стакан. — Ладно, выпьем. За знакомство. Друзья моего друга — мои друзья.
Рафинад сделал несколько глотков. Вино, сладковатое и густое, отдавало в нёбо терпким, ни с чем не сравнимым духом винограда «изабелла». А на столе, среди бутылок пепси-колы, белел сыр, куски осетрины, плоские лепешки, чурчхела, в раздутых суставах которой янтарно светились орешки, другая кавказская снедь вперемешку с зеленью. Кое-что из еды лежало на кусках газеты, по-походному…
— Хорошо сидим, — подбодрил себя Рафинад. — Вкусно едим.
— По средствам, дорогой, — Сулейман полоснул взглядом черных глаз хозяина комнаты, взглядом нетерпеливым и злым. — Хорошо работаем, хорошо кушаем.
Чингиз листал какие-то бумаги, что грудой лежали на подоконнике. Спина его выражала раздражение и досаду. Рафинад давно приметил, что спина бывает не менее выразительна, чем глаза.
— Почему не сидишь с нами, не пьешь, не ешь? — проговорил Сулейман.
— Некогда мне, работать надо. — Чингиз не обернулся.
— Не нравишься ты мне, дорогой, — и Сулейман что-то добавил на непонятном языке, звучание которого напомнило Рафинаду о камнепаде в горах, свидетелем которого он был много лет назад в Бадахшане, где Рафинад, еще студентом, строил кошары. Хорошее было время, веселое и денежное.
