— Эт что такое?
Повар сделал вид, что обиделся, — глаза его сузились, а ладони вдруг стали большими кулаками. Толик Монахов, рост — метр девяносто пять, стоявший рядом с Гараевым и бывший в отделении направляющим, слегка, чтоб его лучше слышно было, склонился к «старику» и сказал, кивнув на Григория:
— Амы с ним пойдем в зал… — Потом большим, как ствол автомата, пальцем, видимо, очень болезненно щелкнул повара по носу и добавил: — А тебя я когда-нибудь рассыплю так, что ни один инженер по чертежам не соберет!..
Повар вспыхнул лицом, дернулся назад и замер — на Толика Монахова ему обижаться было накладно.
— Из Ташкента? — прохрипел он. — Пагади, у нас и не такие казлы, как ты, катлы драили!
Казалось, будь у него возможность, он тут же ликвидировал бы всех свидетелей своего неожиданного позора. Но он лишь сквозанул взглядом по лицам, с трудом скрывавшим неожиданное торжество, — и исчез в дверях.
Гараев и Монахов накрывали к ужину длинные дощатые столы. Поднявшийся ветер нес по открытому павильону столовой хрустящий песок и пыль. В дальнем конце зала появился сержант Джумахмедов и пальцем подозвал Гараева к себе.
— Ты что, товарищ солдат, от маминых пирожков еще не отошел? — проговорил он сквозь зубы, игриво нажимая на официальность. — После присяги я сделаю из тебя человека. А пока пошел на кухню — да побыстрее! Вот сволочь…
В дверях Григорий незаметно оглянулся: Толик Монахов молча смотрел в его сторону.
В одиннадцать часов вечера Гараев, мокрый, грязный, склонившись головой, стоял в горячем пару и мыл, мыл, мыл тарелки, ложки и вилки. Болели спина и ноги. Хотелось есть. Однако, он сам это вдруг осознал, его сейчас радовало одиночество, точнее, отсутствие необходимости стоять между плеч и маршировать, слушать команды и ожидать выкрика своей фамилии, звучащей уже почти как оскорбление.
Вдруг взгляд его задержался на тяжелом, просыревшем коричневом дереве мешалки, которую он в эту минуту драил тряпкой… Что это?., почему это так знакомо?.. А! — он вспомнил: «Мартин Иден», прачечная — тот же пар, духота. Григорий улыбнулся, сразу припомнив темно-синий переплет книги Джека Лондона.
— Рядовой Гараев!
Григорий оглянулся: у выхода из посудомойки, закинув ногу на ногу, без пилотки и ремня, расстегнув две верхние пуговицы, сидел Джумахмедов. На столике перед ним стоял стакан с густым какао, в руке он держал большой кусок белого хлеба с маслом. Да, это тебе не тушеная капуста с салом, которое от голода даже мусульмане трескают так, что за ушами пищит.
