Человек поморщился. Видно, расстроился при намёке на оплату. Что же, так бывает. Мне тоже не слишком хочется тащить на себе чужой груз, потому если и соглашусь – то только чтобы обстановку выведать через беседу, не привлекая внимания. Но ему об этом знать совершенно не надо.
– Хорошо… Могу ночлег оплатить тебе на сутки, если честно до точки моей допрёшь, – нехотя, выдавил из себя он. – Только пять звёзд не жди!
Пока я соображал, на встречу нам с извозчичьим гиканьем вынесся самый натуральный рикша с грузовой тележкой на пружинных рессорах. Поравнявшись, он остановился, а затем весело и задорно проорал:
– Палыч! Давай по таксе мешки отвезу! Мигом доставлю!
Кряжистый вместо ответа только досадливо рукой махнул. Но рикша не сдался.
– Не будь жлобом, Палыч! – и, обращаясь ко мне. – Приятель, у него зять в рыночной охране! Кинет он тебя! Мешок сгрузишь – и мигом выведут за территорию, а начнёшь права качать – и рёбра пересчитать могут! Так что думай!
Я испытующе посмотрел на Палыча. Мой взгляд из-под очков ему был не виден, но скептическое выражение лица говорило само за себя. Он внезапно окрысился, зло засверкал глазами, и заорал, глядя на нежданного разоблачителя:
– Чего ты лезешь? Чего? Хочешь, чтобы Сашка с сослуживцами тебе все ноги переломали? Так я мигом устрою! Дерёшь три шкуры с трудового человека, ещё и изгаляешься?!
Повернулся ко мне.
– А чего стоишь? Бери мешок, пошли!
Ну ничего себе! Меня аж затрясло от возмущения!
– Дядя, а ты не забылся? Мы с тобой ни о чём не договаривались и задаток я никакой не получал. Так что сам тащи свою поклажу! – он открыл рот, но теперь несло меня. – Ты ещё меня запугать попробуй. Я контуженный, не боюсь. Посмотрим, чья возьмёт!
– Так его! – неожиданно поддержал меня рикша. – Ты на рынок? Подожди, я сейчас груз возьму и вместе пойдём.
Палыч стал сразу не интересен, и я присмотрелся к неожиданному доброхоту. Это оказался невысокий, крепкий парень лет двадцати пяти с курносым и весёлым лицом. Даже при первом взгляде виделись неподдельная открытость, бесшабашность, широта натуры, неспособной размениваться на мелочи или угождать кому – либо. Хороший человек, чем-то Лёху-послушника напомнил.
Он вернулся минут через десять, когда тихо матерящийся и бросающий в мою сторону ненавидящие взгляды торгаш прошёл мимо, по-прежнему сгибаясь под весом своей поклажи. На тележке лежало несколько мешков и пара узлов с тряпьём.
– Петруха! – протянув свою немаленькую, мозолистую ладонь, представился он. – Можешь и Петром звать, как тебе удобнее.
