Догадавшись, на что намекал Швец, он сконцентрировался, приготовился увидеть знакомую по служебному кресту ауру, и едва не ослеп. В полутёмном помещении засветило солнышко.
— Едрить...
— Да не то слово, — вторил напарник, довольный произведенным на Сергея эффектом. — Реликвия, посильнее твоей. Вон та, где Николай Угодник выписан.
Осторожно, точно по минному полю, Иванов подошёл к маленькой, тусклой иконе без оклада с изображённым на ней бородатым, высоколобым мужчиной с залысинами и неподкупным взором. Провёл ладонью вдоль лика, не решаясь притронуться.
— Силищи в ней, аж страшно... Впервые такое вижу.
За спиной завозился Швец.
— Держи... И не жадничай, по глоточку...
Обернувшись, инспектор увидел, как друг, по-свойски приподняв голову Стаса, поит того пивом из бутылки, а парализованный при этом блаженно щурит относительно действующий глаз, полностью закрыв второй.
От обездвиженного тела повеяло наслаждением...
Заметив, что по щеке пьющего тягуче покатились на подушку коричневые, густые капли, Иванову пришлось оставить икону в покое и прийти на помощь призраку, промакивая спешащее на наволочку пиво поспешно извлечённым платком.
— Хватит, — Антон оторвал горлышко от чужих губ. — Мне не жалко, но ты уже захлёбываешься.
— У-у, — согласно промычал Стас, отваливаясь от бутылки. — Жди...
Посудина с незакрытым горлышком отправилась обратно, под пиджак.
— Валим.
... Машку пришлось обождать. Девушка внимательно, взяв ладонь Елизаветы Владимировны в свою маленькую ладошку, слушала трогательную в своей сумбурности исповедь женщины, посвятившей себя целиком и полностью сыну.
— Он придушить просил... Подушкой... Не может больше... А я к священнику ходила, Богу молилась... Не об исцелении, в Стасике живой косточки нет, нечему там исцеляться. Врачи вообще не понимают, как мы инсульт пережили... Иконы собрала, от бабки оставшиеся и по родне... Воду свячёную каждую неделю приношу, окропляю... И живой он! Живой! — последнее она почти выкрикнула, будто привела наиболее убойный аргумент в некоем важном для неё споре.
— Я вам верю, — успокаивающе поглаживая материнское предплечье, увещевала домовая. — Верю. Давайте номер вашей карточки. У нас без бюрократии, поможем, чем сможем...
... Из квартиры вырывались почти с боем. Кицунэ, из личных средств пожертвовав Елизавете Владимировне скромную сумму с четырьмя нулями, мгновенно сделалась объектом обожания и благодарности. Мать парализованного мужчины опять расплакалась, норовила встать перед Машей на колени, беспрестанно вознося хвалу небесам, несуществующему фонду помощи инвалидам и отдельно домовой. Через раз негативно упоминала о бывшей снохе, бросившей мужа после аварии и присвоившей все семейные сбережения. Насколько это соответствовало истине — инспекторы вникать не стали, мечтая убраться поскорее. Даже если и чистая правда, а не накрученное и надуманное бессонными ночами — какой смысл бередить? Для чего?
