— А называются такие невидимые картинки на бумаге — филигрань. Кораблик означает, что делали бумагу в городе Париже. Есть такая держава Франция. Далеко отсюда. В сторону заката…
Тем временем Петр наложил лист чистой бумаги на раму с набором и двинул доску с рамой под пресс. Взявшись за рукоятки вместе с Андроником, они начали вращать рычаг. Пресс медленно прижимал бумагу к черным и блестящим от краски буквам.
Чуть подождав, печатники стали вращать рычаг в обратную сторону, и пресс начал подниматься. Подошел Федоров. Он опять выдвинул доску с рамой и бережно снял лист с отпечатанными, еще блестевшими буквами. А Ванятке уже стало неинтересно. Захотелось побегать по улице, прокатиться на дощечке с горки…
— Тять, можно, я побегу с горки кататься?
— Пусти мальчонку, мастер, — вступился Петр, — его годы еще такие — для игры и веселья. Постарше будет — привыкнет. Позволь, пусть гуляет…
Федоров, не глядя на Ванятку, отмахнулся рукой — беги, мол, раз отцовское дело тебе неинтересно.
Снова скрипел рычаг пресса, выдвигалась и вдвигалась доска станка, снимались с рамы отпечатанные листы. Держа за уголки, их несли в жарко натопленную комнату сушиться на протянутых веревках.
Работать кончили, только когда в избу ввалился весь в снегу краснощекий Ваня.
— Есть хочу!
Все рассмеялись и опустили натруженные руки.
— А еще немножко можешь потерпеть, сынок?
— Немножко… могу.
Иван Федоров-старший и проголодавшийся Иван Федоров-младший пошли домой другим, кружным путем. Мимо палат старого Чудова монастыря, по расчищенной мостовой к Никольским воротам Кремля, мимо дубовых заборов боярских домов под захлебывающийся лай цепных псов.
Самая людная улица Москвы встретила их многоголосым шумом. Лавочники и бродячие торговцы на разные голоса предлагали свой товар. В самом начале Никольской, там, где тянулся Иконный ряд, стоял великий гам. Иконы не продавали. Их променивали — на муку, лук, яйца, сало. Каждая мена сопровождалась затяжным торгом, криком, хлопаньем по рукам.
За Иконным рядом стало чуть тише. Здесь, вокруг церкви Николы Большая Глава, жили приезжавшие из Греции, Сербии и Болгарии ученые монахи. Здесь не торговали, здесь клянчили милостыньку или истово молились, пытаясь искупить свои нелегкие грехи.
Сразу за греческими палатами начинался тесовый забор. Заскрипела калитка, и Федоровы очутились на большом заснеженном пустыре. Ванятка даже удивился, зачем это отец так спешил сюда. Пустырь не видел, что ли. А Федоров-старший влюбленно смотрел на чистый снег.
