Поразительные изменения, происходившие в облике обоих полов примерно между 1675 и 1775 годами, могут послужить наглядной иллюстрацией идеологического сдвига, описываемого Лакёром. Женская сексуальность, выражавшаяся в одежде, которую все чаще шили женщины для женщин, быстро ушла от консервативных и пассивных версий напористой мужской экспрессии (с редкими пикантными заимствованиями из мужской моды) к особому набору самопорождающих и продолжающих друг друга явлений моды. Эти явления все более приближались к выражению коллективной женской фантазии, постоянно меняя формы и соотношения самых традиционных элементов женской одежды — очаровательного головного убора, декольте и древней женской юбки. Все они приобрели бóльшую независимость.
По мере того как женская мода обретала автономность, женские юбки расширялись, играли всевозможными формами, уже не столь схожими с фалдами мужского плаща. Женские шляпы, обувь и перчатки впервые стали принципиально отличаться от мужских. Женщины начали создавать все более соблазнительные картины из своего физического «я» — мужчины предпочитали полагаться на заданную извне портновскую традицию, придававшую их телам уместную форму. Фантазию они проявляли в литературе и искусстве, в науке, политике и философии. Мужские фантазии о женщинах теперь свободно интерпретировались самими женщинами в царстве женской моды, где открывалось свободное поприще для Другого.
Интересно поразмышлять, к чему бы мы пришли, если бы на протяжении всего XVIII века женская мода целиком, а не только амазонки и корсеты, оставалась в мужских руках. Хотя сильные социальные факторы все равно разводили два пола и постепенно вытесняли все женское на обочину, женское платье подражало бы все более сдержанной мужской схеме и следовало бы мужской моде, как и прежде. Завершающая модернизация женского платья могла бы в таком случае состояться на столетие раньше, как это произошло с мужской одеждой. «Мода» была бы избавлена от той репутации, которую она в итоге приобрела, — внешнего выражения специфически женской поверхностности и легкомыслия и моральной слабости. Она могла бы восприниматься как творческая деятельность человека, и в этой сфере могли бы перестараться или, наоборот, недотянуть до идеала головотяпы обоего пола — а мастера обоего пола могли бы преуспеть.
Однако в одежде обоих полов проступает отражение их отношений. Мужской покрой делался не только проще, в соответствии с модой на все материальные вещи, но агрессивно проще по мере того как все более фантастическим становилось женское платье. Сдержанность как основной принцип мужской одежды внедрялась тем быстрее, чем быстрее женская мода впадала в экзотические крайности. Конечно же, разумный мужчина должен был со всей очевидностью избегать их, пусть даже на дамах эти красоты ему нравились.
