— Слабость у меня, Андрюх, против этого — люблю чистую работу, честный ты человек. Ну, дак бог вам в помочь. Завтра проверю, сколько вы отвезли к коровнику... — заключил он, твердо веря в то, что теперь ворованное сено они свезут в колхоз.
Ефимаха шел и чувствовал, как сильно бьется сердце, как от напряжения дрожат руки.
Увидя шедшую навстречу Повитуху, улыбнулся: «Неужели все чуяла? Ах ты, моя умница!» Он потрепал по морде лошадь и поехал домой, думая, как ко всему отнесется председатель и будут ли еще воровать Сеня с Андрюхой.
Я иду по деревне. Сумерки, густые как туман, медленно опускаются и окутывают землю. Между черным лесом и такой же тучей краснеет узкая полоса заката, напоминающая раскаленный обрубок железа, только что выброшенный из кузнечного горна.
Давно я здесь не был, и давно перестал писать мне письма единственный грамотей из всех моих предков — дед Сафон. Эх, дед, дед!..
Я перехожу на другую сторону дороги, ставлю чемодан у ракиты. Далекое рокотание моторов сливается с треском сверчков. Из Красного лога примчался ветерок, пошептался с березками и юркнул в густые заросли лозняка, оставив приятный аромат сена.
Давно я здесь не был... год. За год можно многое забыть. Но крепкая привязанность и тяга к этой деревне всегда оставались в моей душе — это была грусть сердца о единственной встрече.
Косить меня научил дед, и я пошел в Красный лог, чтобы смахнуть в нем небольшой участок травы. Тишина, но иногда пробежит легкий ветерок, и кажется, что от этого трепетного вздоха природы диск солнца, как желтовато-белесый жучок, забьется в золотой паутине лучей. Свежескошенная трава пахнет медом. Я прохожу мимо взлохмаченных копен, путаюсь в грядках сохнущего сена. Все уже скосили, один дедов участок, как оселедец запорожца, выделяется на стриженом лугу.
«Шек, щек, щек», — шепчет коса, срезая сочные стебли.
Становится жарко. Раздеваюсь до пояса.
«Фр-р-ры!»
Я шарахаюсь в сторону. Из-под ног выпрыгивает серый комок и молниеносно уносится в сторону леса: куропатка — черт, как внезапно! Оглядываюсь по сторонам. Вокруг простор, в душе тоже простор.
«У меня ль плечо шире дедова...» — пою во весь голос и тут же замираю на полуслове. Макушка крайней копны поднимается. Мгновение — и сено летит в сторону. Словно выросшая из-под земли, на копне стоит девушка.
— Кто это тут шумит?
Я торопливо надеваю рубашку, девушка звонко хохочет.
От смеха вздрагивают крутые брови, черные, в руку толщиной, косы расплелись до половины, в волосы набились цветы ромашки, красного клевера; она напоминает Василису Прекрасную из русской сказки, которую я видел в избе деда на картинке.
