Я сам хотел спросить Геннадия об этом, потому что подозревал что-то нечистое со стороны Тягнырядно.
— Не может быть, чтобы его вызывали в шахту в одно и то же время несколько дней подряд, — продолжал друг. — Спит, наверное, где-нибудь. Давай поищем?
— Ты сиди у телефона, а я займусь этим.
— Ладно, занимайся. Но если ты не найдешь его, от меня он не спрячется.
Я обошел весь шахтный двор, заглядывая по закоулкам, обшарил кочегарку. Мыколы не было. Возвращаясь в цех, я остановился у кузницы. Кузницы в ночную смену не работали. Я подошел к темному окну, большая форточка была чуть приоткрыта, взобрался на подоконник и просунул голову в форточку — прислушался. Уютно потрескивают батареи, клокоча паром. Вдруг мне показалось, что кто-то храпит. Я залез в окно и совсем ясно услышал храп. «Вот ты как работаешь, голубчик! Ну-ка, посмотрю, как ты устроился?»
Мыкола спал в горне. Колючий угольный шлак он смел в сторону — под голову помельче, на холмик шлака положил шапку. Неплохая подушка. Сквозь запыленные окна со двора пробивался слабый электрический свет фонаря. Присмотревишись, я заметил блаженную улыбку на круглом лице товарища. Еще бы. Накалившиеся за день кирпичи теперь остыли до тепленьких, по площади горн не уступал русской печи.
«Неплохо устроился: тепло, и мухи не кусают. Позову Геннадия, пусть посмотрит».
— Вот стерва! — вспылил друг.— Дрыхнет, протокольная харя, а ты горбячь за него. Сейчас спиму чунь — и по морде!..
— Погоди! — остановил я его.— Неужели он спит вею ночь?
— Ты сомневаешься?
— Но утром он всегда грязный, словно из шахты выехал.
— Верно, давай проследим. Если вызовут в шахту — поеду один, а ты глаз с него не спускай.
Эта ночь по сравнению с другими была на редкость спокойной. Только раз позвонил дежурный по шахте, наверно затем, чтобы проверить, спим мы или нет.
Я готовил электроды, а Геннадий прогонял резьбу на старых болтах. Бледное лицо его и усталый вид напоминал мне о Мыколе. Другу, как и мне, приходилось спать в сутки не больше шести часов — работали мы до восьми утра. Потом баня, сдавали лампы, шахтерки, кричали банщице, чтобы она открыла горячую воду. На все это уходило около двух часов, и домой мы приходили только в одиннадцатом часу. Завтракали — и спать. В четыре вечера пронзительный звонок будильника с болью врывался в сознание, и тогда казалось, что в виски мне забивают гвоздь. Я вскакивал и бежал к бочке с холодной водой... Похлебав горячего борща и выпив стакан кофе, садился за учебники. Надо было до школы хоть что-нибудь прочитать. К воскресенью мы изматывались до того, что валились с ног, и в этот день нас не могли разбудить ни к завтраку, ни к обеду. Вечером мы просыпались сами, поужинав, выходили в степь на лыжах.
