— Чую, Денисович, — откликается лесник, предугадывая, что сейчас дед Меркул расскажет о всех петухах деревенских. И Меркул заводит:
— Это Хоменко петух. Глинистый мастью, гребень листом, в хвосте жиденькие невысокие косицы. А этот вот, голосишко с хрипотцой, — Натуськин белый, инкубаторский. От курицы не отличишь, а Натуське все равно — держит.
Матвеевич, пощипывая окладистую рыжую бороду, с уважением смотрит на деда, стараясь запомнить характеристики петухов.
— А вот этот поет с затяжным выдохом. Мишки Кочергина, темно-кирпичного цвету, гребень пилой, бурди во всю грудь, будто маков цвет, красавец, щеголь! В пыли с курами не повозится. Начнут хохлатки мусор разгребать, а он отойдет на расстояние, чтобы даже пылинки до него не долетело, станет на одну ногу и ждет, когда его жены дурить перестанут. С понятием птица... — Дед Меркул при рассказе изображает каждого петуха, и Матвеевич незаметно для себя повторяет за дедом его движения. — Ишь, возни-то сколько, шуму сколько, — продолжает дед. — Сейчас задудит! — Тут же из соседнего сарая раздается скрипучее дудение. — Это Шалобанов бойцовский. Хулиган, а не петух. Всех деревенских петухов дерет, а моего Уголька — кишка тонка! Начнет заходить, начнет прилаживаться, а Уголек его без подготовки — бац! Смотришь, хулиган под забором ковыряется. Шалобан от злости аж синеет... Сейчас, Матвеевич, черед Уголька. — Дед Меркул замолкает. Поет Уголек.
Голос у него чистый, высокий, с мелодичными переливами. Прохожий и тот заслушается. Заключительное колено Уголек протяжно и высоко тянет, и песня плывет над деревней, над пойменными лугами, долетает до лесного кордона, и только раскатистое эхо смеет ответить на пение Уголька.
Лесник Матвеевич всегда после пения Уголька думает о том, что и он, как его хозяин, ревниво вслушивается в чужие голоса петух и, убедившись, что нет ему равных, радостно и вольно поет свою песню.
— Не нравится мне твой сосед Шалобан, — начинает разговор лесник Матвеевич. — Он не только тебе докучает —у меня все время шкодничает. То сосну завалит, то лучшее сено смахнет. За ним глаз да глаз нужен. Все эти дни у Графского угодья крутился, у глубоких оврагов. Заметил я его раз там, потом другой. Что-то, думаю, этому человеку здесь надо? Затаился, стал посматривать за ним. А он петли ставил у лисиных нор. Ну, зимой понятно — у лисы мех хороший, а что сейчас с ней делать?.. Непонятно.
— Небось что-нибудь задумал...
