В дверь постучала Эрна Генриховна:
— Надя, к телефону...
Надежда с опаской взяла трубку. Неужели снова та женщина, снова скажет: «Оставьте Артема, он вас не любит, вы не нужны ему, освободите его, ведь он вас жалеет, а вовсе не любит...»
Звонил Артем.
— Надюша, прости, дорогая, но сегодня опять приду поздно, придется задержаться, у нас отчетное выборное собрание...
— Хорошо, — ответила Надежда.
— Ты что, сердишься на меня? — спросил он.
— За что мне на тебя сердиться?
В голосе его звучало плохо прикрытое недовольство:
— То обижаешься, что я не звоню, когда задерживаюсь, теперь вот звоню, ты опять чего-то не очень довольна...
— Нет, почему же, — холодно возразила Надежда. Он шумно вздохнул:
— Скорей бы кончилась эта дурацкая командировка, поеду на Север, уйду с головой в работу...
Она коротко сказала:
— Привет, — и положила трубку. Ей казалось, каждое его слово, сам его голос — все пронизано фальшью.
Не хотелось идти к себе в комнату, она прошла на кухню, поставила чайник на плиту. На кухне была одна только Леля, стояла возле своего столика, напевая, раскручивала бигуди. Темно-русые блестящие ее волосы торчали тугими колбасками. Глаза чуть припухшие со сна.
Леля улыбнулась Надежде:
— Приятная погода, правда?
Надежда глянула в окно. Тающий туман, крыши сизые, в инее, тяжелые облака...
— Вот уж не сказала бы...
— А я люблю такую погоду!
Надежда с невольной завистью смотрела на Лелю, на ее кругленькое, в нежном румянце лицо, на маленькое ухо, алевшее, словно вишенка, на молодую длинную шею с коричневой родинкой возле ключицы, отчего шея казалась особенно белой.
Молодость... Какое это счастье — быть вот такой вот юной, когда все дозволено, когда в любом обличье все равно останешься прекрасной, даже если и не очень красива от природы. «Впрочем, — подумала Надежда, — тридцать шесть лет — тоже еще не старость». Мысленно сравнила себя с Лелей. Да нет, куда там... И кожа уже не та, и волосы не те, и выражение глаз совсем иное, нет в них этой бездумной щенячьей радости, которая так и светится в Лелиных глазах, нет беззаботности, может быть, чуть бессмысленной и все-таки такой привлекательной.
Чтобы ни о чем не думать, Надежда решила сесть за стол готовиться к завтрашней лекции в институте.
Обхватила обеими руками голову, склонилась над книгой. Вот так, читать и осмысливать, и ни одной посторонней мысли.
Так она просидела до сумерек, забыла обо всем и опомнилась лишь тогда, когда Эрна Генриховна чуть приоткрыла дверь:
