– Это просто работа, – я погладил птицу по голове. – К ней нельзя подходить со стороны морали.
– Но!…
– Духи не должны задавать вопросы, духи должны наживаться на людских пороках.
Воробей недовольно взъерошил перья.
– Это кто тебе сказал? Мы должны наставлять их на истинный путь!
– Этим пусть боги занимаются, – я махнул рукой. – Меня моё положение устраивает.
– Бесчестно отбирать последние деньги у нищих крестьян! – не унимался воробей. – Ещё и потакать их тёмным желаниям!
– Судзу, для воробья ты подозрительно много знаешь. Просвети меня, что не так в этой деревне и почему я не должен убить их старосту?
Воробей яростно чирикнул и умолк. Наверное, думал.
– Син, одумайся, пока не поздно, – наконец сказал он. – У меня плохое предчувствие.
Я закатил глаза.
Лес неожиданно расступился, уступая место широкому полю. Колосья риса тихо покачивались в свете луны. Чуть поодаль виднелись деревенские дома.
– Если у тебя кончились аргументы, то лучше помолчи. Не хочу, чтобы местные тебя услышали.
Судзу несильно клюнул меня в щёку и умолк. Я двинулся в сторону деревни. Предчувствия, значит? У меня они тоже есть, уж больно интересно младший на меня смотрел.
С желанием убить.
– Стой!
Я замер, взявшись за рукоять катаны. Деревенский стражник грозно поднял копьё.
– Это покои старосты, путник. Уходи!
– Моё имя Син, и…
Стражник переменился в лице и опустил копьё.
– Конечно, конечно. Проходите, господин.
Я недоумённо склонил голову.
– Вы знаете, зачем я здесь, и не собираетесь останавливать?
– Она заслужила смерть.
Опять эта фраза. И чем же насолила им бедная староста?
– Пожалуйста, поторопитесь.
Я пожал плечами и двинулся вперёд к ступенькам перед входом. Воробей завозился за пазухой и шепнул:
– Мне это не нравится.
Мне тоже, Судзу. Но деньги есть деньги. А бедному духу они нужны так же, как и бедному крестьянину. Налоги, может, платить и не надо, но страдать от голода совсем не хочется. Хорошей войны давненько не было, заказов-то и нет почти.
– Помалкивай, птенчик.
Судзу клюнул меня и замолчал. Я открыл дверь и вошёл внутрь.
Одна большая комната. По углам дымят благовония. Прямо по центру матрас, окружённый свечами. На нём, скорчившись, лежала старушка и тяжело дышала.
– Госпожа Мияко? – на всякий случай уточнил я.
Старушка застонала и перевернулась на спину. На её лице замерла гримаса боли.
– Это…
Она говорила очень слабым и тихим голосом. Я подошёл поближе, не снимая руки с катаны.
– Это… ловушка…
Я замер, прислушиваясь к своим чувствам. Действительно, благовония притупляли реакцию, да и темноту разгоняли только свечи. Невыгодное положение.
