– И сюда нельзя! – верещала Лисика от страха.
Кожа на его лице неживая, на заводе сделанная, вонючая и мерзкая, как у мертвяка. Другие говорят, что у него так в башке записано, стараться на человека быть похожим. Только заводская кожа слазит, и он у живых срезает её и лепит себе…
– Денег дам, за Слепок её, денег дам… – запищал он тонким голоском.
Щупальца разошлись, он обхватил стену дома, бил по крыше. Длинный, как каракатица в химическом озере…
Лисика замерла от испуга. Перешитый попался. Значит не тем, что на заводе в него заложили, он пользуется, а тем, что подкорректировали в его мерзкой башке.
Сзади него возникла фигура в шляпе. Дырявый плащ развивался на вечернем ветру, а одинокий глаз-линза блестел пожаром заходящего солнца.
В его руке – топор…
– Я! Еще! Жива! – крикнула мать и зашлась кашлем.
Кожеход отступил в темноту.
2
Рано утром, когда холод крал каждую частичку тепла, Лисика выскользнула во двор. Землю перемесил щупальцами Кожеход. Сбег вчера в лес, то ли от крика матери сработала в его башке программа, то ли Пугало напугало… Хотя, Пугало ростом с человека, а то, юродивое, почти с дом.
Лисика проведя рукой по шее, пересчитала входы-выходы
Пугало вынырнуло из-за угла. Встало, держа топор на плече.
– Ой, это ты! Я испугалась, – сказала девочка.
Пугало отступило.
Механическое тело, фронтовая одежонка. На ногах стоптанные берцы, словно Пугало шло очень долго. Хотя, так, скорее всего, и было, от линии фронта далеко забрался боец.
– Извини, я еще не привыкла… Ты только неделю тому к нам приблудился и остался, – прошептала Лисика.
Это чистая правда, так часто бывает: когда железяк списывают в утиль, они пускаются на переработку, но некоторые бродят местами и селами. Они слоняются без дела, часто стоят неподвижно, словно вспоминая что-то важное, очень важное, и это ускользает от них в самую последнюю секунду, оставляя горчичный привкус.
А еще говорят, слепок, который Кожеход пытался снять с умирающей матери, слепок ее эмоций и личность, вживляют солдатом и отправляют на фронт.
И война продолжается… Живым там плохо, химия ползет по окопам, заставляя кожу гнить, а легкие выплевывать.
– Спасибо, – сказала тихо Лисика и, по озорному схватив кусок глины, приблизилась к Пугалу.
– Сейчас тебе слепим усы, пушистые, как у отца были, – сказала она и всхлипнула, – он тоже на фронте воевал.
Она сделала шаг назад, любуясь, а Пугало смешно наклонил голову на плечо.
– Ой… У меня бы шея сломалась от такого! Я скоро вернусь, постараюсь долги на себя переписать… Не звери же у нас в поселке…
