И вот снова не у дел.
Последний раз (а впрочем, может, и не последний) сыграл он блестяще, хотя никто не бросал к его ногам букетов роз. Некуда и некому было бросать цветы. Не было сцены. Был длинный коридор общей квартиры. Крепко спали жители после трудового дня, и только в одной комнате пожилая женщина поворачивалась с боку на бок, борясь с бессонницей.
В дверь постучали.
— Гражданка Львова здесь живет? — раздался густой голос.
Подумав, что сын прислал поздравительную телеграмму ко дню рождения, спутав, как всегда, на неделю этот день, старушка засуетилась, еле нащупала в темноте дверной крючок.
Не сказав ни слова, вошедший смело направился в комнату, дверь которой была приоткрыта. Неторопливо расстегнув полевую сумку, достал бумагу и карандаш. Ничего не понимая, смотрела Львова на незваного гостя.
— Паспорт! — повелительно произнес он. — Львова Авдотья Ивановна… Так, так… Сядьте.
Ошеломленная старушка присела на край стула и смотрела, как внимательно изучают ее бессрочный паспорт.
Затем так же внимательно гость изучил морщинки на лице хозяйки. И, наконец, спросил:
— Сколько лет занимаетесь ворожбой?
— Что ты, голубчик! — взмолилась Авдотья Ивановна. — Тебе кто-то наврал. Ей-богу, наврал. Карты, правда, есть. Но гадаю только о сыне, да так иногда пасьянс разложу. А чтоб посторонним или за деньги — никогда. Нет, нет! — И старушка обиженно поджала губы.
— Пригласите в качестве понятых двух соседей, я буду производить обыск. Деньги и ценности можете положить сами на стол.
Он издали показал близорукой женщине обложку какого-то удостоверения.
Львова положила на стол сберегательную книжку. Наличных денег не было. Составив протокол обыска и отпустив понятых, незваный гость строго наказал бабке прекратить ворожбу. Он удалился, второпях положив в карман старый будильник, который давно уже никого не будил и отставал на четыре часа в сутки.
Погасив свет, старушка подошла к окну и долго смотрела, как по широкому асфальтовому полотну, залитому огнями электрических фонарей, двигались сгорбленные, но еще широкие плечи, помятая шляпа и стоптанные лаковые туфли.
Это была последняя игра артиста Туманова.
Поздно ночью, когда семья Бочаровых крепко спала, а в ставни стучал дождь, раздался лай собаки. Зинаида подумала, что вернулся из командировки муж, и, встав, пошла к двери. У входа стояла женщина в легком платье, насквозь промокшая.
— Пустите, пожалуйста… Плохо мне… Начинаются роды…
