Листаю посеревшие, жухлые переплеты дел, летопись прекрасных и печальных жизней. Листаю и, как рефрен, повторяю: «И все они умерли, умерли…» Неужели все? Вернулось письмо, адресованное Екатерине Николаевне Сахаровой: адресата нет в живых. Дозваниваюсь к дочери Александры Юльевны Тупиковой, близкой приятельницы Николая Ивановича: «Мама умерла». Заказываю новую порцию дел. Неужели все?… И вот первая находка: «Дело студента А. Г. Лорха». С фотографии на меня смотрит юноша. Высоколобое узкое лицо. Право, Мефистофель и мефистофелевская же манера складывать руки на груди, глядеть исподлобья. Да ведь я отлично его знаю! Это же Александр Георгиевич, профессор селекционер, создатель известного каждой хозяйке картофеля сорта лорх. Лет двадцать назад я даже премию получил за очерк о «картофельном кудеснике». Он и ныне такой же Мефистофель с виду, злоязычник и интереснейший собеседник, когда разговор заходит о его любимой картошке. Связанный всю жизнь с Тимирязевкой, Александр Георгиевич поселился на покое в одном из новых домов, выросших возле академического пруда. Как это я сразу не сообразил, что они с Вавиловым почти однолетки и однокашники!
Следующее дело оказывается еще более неожиданным. «Лидия Петровна Крестовникова». Фамилия эта ничего мне не говорит, но я задерживаю взгляд на фотографии девушки с толстой косой вокруг головы. Красавица. Особенно великолепны то ли украинские, то ли цыганские глаза. Не глаза, а нечто такое, что хочется называть очами. Перелистываю справки, диплом, какие-то прошения, оклеенные царскими гербовыми марками, и вдруг - стоп! - документ с новой фамилией: «Лидия Петровна Бреславец, урожденная Крестовникова». Так это Лидия Петровна, профессор Московского университета, чьи солидные монографии по вопросам цитологии известны каждому, кого интересует строение и жизнь растительной клетки! Мы с ней давние знакомые. И что забавно - живет она на той же самой улице Станкевича, наискосок от дома, где хранится папка с ее студенческими документами.
Зимний вечер. Худенькая старушка на диване погружена в книгу. Она кажется почти бесплотной. О таких говорят: «В чем душа держится». Но вот зазвучал низкий, металлического тембра голос, взглянули на вас те самые все еще пронзительно красивые глаза, и вы убеждаетесь, насколько ум и память не изменили этому изможденному болезнями телу. О своем друге Николае Вавилове Лидия Петровна готова рассказывать без конца. И когда она говорит, совершается то обыкновенное чудо, которое может сотворить только человеческая память: возникает давно умерший человек, кипят давно ушедшие страсти и, наоборот, глохнут, мельчают звуки реального мира - телефонные звонки и хлопанье дверей большой коммунальной квартиры.
