В ответ опытный педагог кинула на меня взгляд исподлобья и сказала с легкой усмешкой:
– Да вы не торопитесь их так уж жалеть!
Ответ показался мне циничным, и я, каюсь, мысленно записал его в разряд «примеров профессиональной деформации». Вот, мол, все врачи таковы – от вида человеческих страданий черствеют, грубеют… А собеседница меж тем продолжала:
– Поймите, они ведь не такие, как мы. Если бы нас – меня или вас – засунуть вот прямо сейчас в такое тело, как у них – да, мы бы безмерно страдали. Оттого, что мы бы с вами знали, какие возможности по координации движений, по самим движениям – у нас были и какие теперь, какая малость осталась. Но вся штука в том, что эти дети в таком теле родились! Понимаете? Оно у них такое всегда было, и то, что вам кажется жутким ограничением, для них – норма!
– Но они ведь видят других… э-ээ… здоровых, – проблеял я. Честно говоря, я был жутко шокирован. – Видят, что у них… то есть у нас… все просто…
– Видят, конечно, – безжалостно и твердо закончила заслуженная учительница. – Но собственного опыта, личного переживания этой «простоты» у них нет. Мы с вами тоже смотрим, к примеру, в цирке на воздушных гимнастов. Нам чисто зрительно нравится, как они там летают – но разве мы жутко страдаем от того, что сами так не можем?
Я вспомнил об этом разговоре, когда размышлял над темой данной главы. Ведь в некотором смысле постсоветское общество тоже пребывает в состоянии этакого «социального ДЦП»: простейшие общественные движения даются нам с огромным трудом, координация между различными частями социального организма вообще практически отсутствует. Как результат – общество или вообще не движется, или движется хаотично и куда-то не туда.
Налицо, казалось бы, критическая неприспособленность к жизни. Но в умах тем не менее господствуют благодушие и чуть ли не гордость, беспокойства никто не ощущает.
Объяснение парадоксу, оказывается, очень простое: мы все в этом теле родились.
