Я толкнул дверь. Красное лезвие стало шире. Дедушка растерянно посмотрел на меня водянистыми глазами. Кроме нас, других зверей в доме нет.
Пол встретил Лан в 1967-м, когда служил во флоте на базе Камрань. Они познакомились в баре в Сайгоне, начали встречаться, полюбили друг друга и год спустя поженились в городском суде. Все мое детство их свадебная фотография висела на стене в гостиной. На ней худощавый миловидный юноша с оленьими глазами — он из Вирджинии, сын фермера. Ему скоро двадцать три, он возвышается над своей женой, широко улыбаясь. Она старше его на пять лет, дочь фермера из Го-конга[18], мать двенадцатилетней Маи, которая родилась в том договорном браке. Я играл с куклами и солдатиками, а этот снимок покачивался надо мной — образ из эпицентра войны, который привел и к моей собственной жизни. Глядя на полные надежды улыбки молодых, трудно поверить, что фотография сделана в самое тяжелое военное время. Молодожены позировали, Лан положила руку Полу на грудь, ее обручальное кольцо с жемчугом — капля света; тебе было два, ты ждала в коляске в паре метров от фотографа, сработала вспышка.
Однажды, пока я выдергивал седые волосы у Лан из головы, она рассказала мне, как оказалась в Сайгоне. Сбежав от треклятого первого мужа, бабушка не смогла найти работу в столице и стала проституткой, обслуживала американских солдат в увольнении. Язвительно и гордо, будто произносит оправдательную речь перед судом, Лан заключила:
— На моем месте так поступила бы любая мать. Я добывала пропитание. Кто меня осудит, а? Кто? — Вскинув подбородок, она говорила с кем-то невидимым в другом конце комнаты. Как только она обронила эту фразу, я все понял: она обращалась к собственной матери. — Я не хотела такой жизни, мама. Я хотела вернуться домой, к тебе… — Лан подалась вперед. Я выронил пинцет, острие вонзилось в паркетную доску. — Я не хотела быть шлюхой, — рыдала она, повторяя слова матери: — Без мужа жена — кругом сирота. Без мужа жена…
Бабушка раскачивалась из стороны в сторону, закрыв глаза и запрокинув голову к потолку, будто ей снова семнадцать.
Сначала мне показалось, что это новая, наполовину вымышленная история, но подробности все больше прояснялись, голос звучал увереннее в странных и неожиданных моментах повествования. От солдат пахло дегтем, дымом и мятной жвачкой; запах битвы так глубоко въелся в их плоть, что не исчезал даже после того, как они хорошенько помоются. Лан оставила Маи на попечение своей сестры в деревне, а сама сняла комнату без окон в доме у рыбака, что жил у реки. Туда она приводила солдат. Хозяин подглядывал за ней через дырку в стене. У солдат были такие тяжелые сапоги, что, когда они их снимали и ложились в постель, сапоги, точно тела, с грохотом падали на пол. Лан вздрагивала, а солдатские руки уже блуждали по ее телу.
