- И уже тогда я запутаю вас.
- Это звучало бы угрожающе, если бы я не была абсолютно безразличной к вам.
- Не надо категорических решений. Лучше давайте уточним, куда мы едем?
- Кажется, мы условились: вы везете меня домой. Он свернул к бровке, остановил машину. Гизела еще успела заметить, что это улица Сорока Святых. Напротив светилась витрина аптеки Гартмана. Гартман тоже был в армии, но уцелел и вернулся домой, сразу же принявшись за свое аптечное ремесло, несколько раз он встречал Ги-зелу, сластолюбиво улыбался ей, звонил даже домой и напоминал номер своего телефона, чтобы обращалась к нему при малейшей надобности, ибо для него не может быть большей чести и радости, как послужить такой роскошной молодой женщине. Быть может, из-за таких, как Гартман, плюгавых счастливчиков, она и возненавидела постепенно своего мужа. Почему он не уцелел, почему не вернулся к ней, почему бессмысленно погиб где-то на Востоке, оставив ее одну среди гартманов и нахальных американцев. Почему?
Майор тем временем выключил мотор, неуловимыми движением положил ей руки на плечи, быстро притянул к себе и умело, грубо, как-то остро поцеловал в губы. Она отталкивала его, упиралась руками в грудь, отворачивала голову, а он не отрывался, пиявкой всасывался в ее губы, прижимал все крепче и крепче. Потом так же внезапно отпустил ее и отодвинулся на свое место без малейших следов взволнованности на лице.
- Вы - идиот, - всхлипывая, проговорила Гизела. - Посреди города, на освещенной улице… Там аптека Гартмана, нашего давнишнего знакомого…
Американец (теперь она почему-то обрела уверенность в том, что он американец) молчал.
- Слышите, вы! - прошипела Гизела.
- Поедем? - вяло поинтересовался майор. Молодая женщина не выдержала. Поникла головой, залилась молчаливыми слезами. Оплакивала всю свою короткую, бессмысленно-суетную жизнь, жизнь без надежд и просвета. Плакала так горько и так жалобно, что самая бессердечная душа пожалела бы ее. Но майор сидел неподвижно. Подождал немного, увидел, что женщина не унимается, включил мотор, спокойно тронулся с места.
Гизела плакала до самого дома. Дорога показалась ей далекой и длинной, как вечность. Не хватило слез, чтобы окропить всю дорогу от центра города до Биненсдорфа, где стоял двухэтажный белый дом. Сухие всхлипывания раздирали ей грудь, еще никогда не было жаль Гизеле самое себя так, как сегодня, опять вспомнила мужа, опять прокляла его в мыслях и возненавидела за то, что погиб, не сумел спастись.
