- А теперь вперед! - скомандовал Кемпер, когда они покончили с сосульками, и навес остался голый, открытый всем ветрам и горным вьюгам.
Всю ночь, обливаясь потом, тащил Ярема немца в неведомую долину, осторожно пробираясь через шоссе, плутал в сугробах. Когда на рассвете добрались наконец до местечка, штабсарцт велел оставить его в густом сосняке близ мостка. Яреме дал конверт, указал написанный на нем адрес, спокойно сказал:
- Найди этот дом, спроси хозяина. Ему расскажешь обо мне. Он найдет способ незаметно перевезти меня отсюда. Ехать на тебе верхом через все местечко - не лучший способ передвижения.
Кемпер пытался даже шутить - удивительные нервы у человека. Ярема бережно уложил доктора на толстое ложе из сосновых веток, пожал ему руку и сказал растроганно:
- Я сделаю для вас все, доктор.
- Верю тебе, мой дорогой, - похлопал его по руке Кемпер. Он действительно верил Яреме после того, как тот вынес его с советской территории, вынес совсем беспомощного, не нужного никому на свете. Что-то вроде благодарности зарождалось в жесткой душе Кемпера, волны сентиментальности заливали его очерствевшее сердце, со слезами растроганности думал о своем спасителе и клялся сам себе отблагодарить Ярему таким добром, на какое он только окажется способным.
А Ярема блуждал по темным улицам местечка, вчитывался в надписи на углах улиц, спросить было не у кого, а если бы кто и встретился, то он не решился бы, благодарил бога, что в столь ранний час никто еще не покинул теплый дом. Наконец разыскал нужный дом - причудливое сооружение с островерхими башенками на крыше, долго стучал в калитку и в массивные ворота, кованные железом, но дом спал, дом не отзывался пришельцу ни единым звуком. На дворе уже светало. Ярема пугливо озирался, в отчаянии бил в кованые ворота попеременно то одной, то другой ногой, а потом выбрал более или менее удобное место и перебросил свое жилистое тело через ограду. Обошел дом вокруг, миновал парадную дверь, постучал в небольшую дверцу, выходившую в маленький огород.
Ему открыла старая женщина в темном, темнолицая, темноглазая, спокойно поглядела на его заросшее лицо, на его изодранную одежду, на немецкий автомат. Слишком нереальной была эта фигура с забытым черным автоматом на груди, чтобы женщина взволновалась, чтобы дрогнула в ней хотя бы одна жилка. Обратилась к Яреме, как обращаются к соседу, который зашел попросить спички или выпить кружку воды:
- Что пану угодно?
