Зато сегодня Гринь копошился в снегу рядом со словаком, почти нес его на руках, любил Игнаца больше всего на свете, любил штабсарцта Кемпера, любил себя за то, что попал в компанию таких мудрых и предусмотрительных людей. Ибо если сам куренной и проводник доверились словаку, то что уж тут говорить!
Тишина лежала на глубоких снегах, нетронутая, как снега и горы. Бандиты пропахивали глубокие снега, разбивали неподвижность тишины своим сопением, звяканьем оружия, тяжелым шарканьем; грязные, давно не бритые, завшивевшие, ободранные, смердели плесневым духом лесных землянок, плохим табаком, еще худшим самогоном, бараньими тулупами, жадно хватали ноздрями и черными ртами воздух, не ощущая собственного смрада, подобно хорькам.
Катились быстро, задыхались, обливались потом, смешанным с грязью давно немытых тел. Быстрее, быстрее, быстрее!
Ярема трусил рядом с Кемпером. Немец, выгулявшись на добрых лазаретных харчах, с неизжитой, нерастраченной силой шел легко, спокойно, смотрел вперед своими хищными серыми глазами, презрительно надувал губы, когда кто-либо из жандармов спотыкался в снегу или даже падал, обессилевший вконец. Жилистому Яреме легко было придерживаться шага немца. Он понимал, что в их маленькой кучке уже сделаны все ставки, каждый твердо наметил себе, кого он должен держаться в случае чего, тут исчезли все те связи, которые до сих пор держали каждого из них на определенной, точно очерченной ступеньке зависимости и подчинения, вступали в действие жестокие законы борьбы за самосохранение, сильный брал себе в союзники еще более сильного, а слабый жался к такому же слабому, как и он сам, зная, что тот его но прогонит, никогда не решится оттолкнуть. Если брать их всех, то все ставили на словака. А кроме него, их сборище распадалось на несколько группок. Куренной и проводник службы безопасности держались одной группки, их объединяла власть, та самая власть, которую еще сегодня они имели над всеми, а теперь медленно теряли, чем ближе к словацкой границе, тем ощутительнее терял я ее, взамен ничего не приобретая, превращаясь в простых особей, лишенных множества необходимейших в тяжелой ситуации способностей: физической силы, закаленности, выдержки, молодости и отваги. Гринь липнул к словаку. Стал его опорой, если бы пришлось, то и понес бы его на собственных плечах, тащил бы на спине, но уже никакая сила не могла оторвать его от Игнаца, за которого уцепился как утопающий за соломинку. Кемпер выбрал гордое одиночество. Ни от кого не зависел, готов был ко всему, верил в собственные силы и в свою счастливую звезду. Ему было куда идти - не то что дезориентированной и деградировавшей банде оборванцев, среди которой он очутился.
