Игнац несколько дней назад в ночной стычке с маневренной группой пограничников получил пулю в плечо. Чудом добрался он до лазарета Кемпера. Санитар Гринь, увидев раздробленное плечо, сказал, что жаль тратить бинты, так как им через день-два нужно убираться отсюда, а как может убираться дурень, который подставляет свои кости под большевистские пули. Игнац перепуганно смотрел на Гриня, в его запавших от страданий глазах стояли слезы, он понимал, на что намекает санитар, он и сам прикончил не одного и не двух своих раненых, когда они становились помехой в их бегстве. Правая рука его бессильно свисала вдоль тела, он не мог теперь ни стрелять, ни убегать, не мог даже мало-мальски пригрозить распоясавшемуся санитару. Был прибитым бешеным псом, которого должны сейчас прикончить. Но штабсарцт Кемпер знал и то, что Игнац - единственный словак среди недобитков Грома, штабсарцт Кемпер знал, что не сегодня-завтра им придется бежать отсюда, он знал также, что бежать больше некуда, а если и остался один-единственный вероятный путь к спасению, то его может показать только этот искалеченный, прибитый и перепуганный словак. Поэтому штабсарцт подошел к Игнацу, разрезал рукав кожуха, прикрикнул на Гриня:
- Ты, вонючий дурень! Давай перевязочный материал!
Гринь выругался себе под нос. Он удивлялся руководству. Держат тут занудливого немца, только переводят харчи. Бели бы от него зависело, он бы давно развалил немцу глупую его башку, развалил бы только за одно то, что тот всегда так спесиво кривит губы, когда надо обратиться к нему, Гриню, или к кому-нибудь другому из украинцев. Дерьмом он был, дерьмом и останется. Бормоча, подавал штабсарцту все, что тот велел, искоса поглядывал на словака. Этого тем более надо разорвать до самого пупа и выбросить обе половинки псам. А Кемпер между тем возился со словаком так, как будто тот был бог знает что за птица. Сделал перевязку, наложил шины, прибинтовал ему правую руку к туловищу так, чтобы не тревожить раздробленный плечевой сустав, а потом вынул из своих тайников бутылку и дал Игнацу глотнуть несколько раз. Не смердючий самогон, а настоящий ром дал немец Игнацу, и оба залопотали по-немецки так, что и сам черт не разобрал бы.
Гринь так и не смог выучиться немецкому. Украинский и польский знал, потому что никогда не учил, оба языка были с ним всегда, сопровождали его от самого рождения, а немецким надо было овладевать, цеплять на свой язык дурацкие слова. Но ведь человек не груша, к которой можно привить чужой побег! Гринь слишком высоко ставил свою врожденную гордость. За время пребывания в дивизии СС «Галиция» запомнил только несколько немецких команд, оказывая всегда предпочтение главнейшей: «Стрелять!» И теперь, в лазарете штабсарцта Кемпера, не сделал никакого прогресса в своих знаниях немецкого. Запомнил только несколько ругательств, передав немцу крепчайшие ругательства украинские и польские. А словак ишь как чешет по-немецки! Оба договорились до того, что Кемпер вынул красивый блокнот и записал что-то, наверное, адрес словака (была у собаки хата!), а потом вырвал листочек и написал что-то для словака, видно, свой адрес. Потом словак передал немцу толстый конверт. «Еще бы им поцеловаться!» - сплюнул Гринь.
