- Может, он тебя любит?
- Не знаю. Что мне за дело? Я хочу жить так, как жила ты с тато,
- Твой тато был добрый, а добрые живут недолго.
- Неправда! Просто мы не всегда видим их или же не можем найти. А что, если бы я нашла такого?
- Что ты такое говоришь, дочка? Грех. Ты замужняя. - Не вернусь к нему, даже если бы меня резали! И у тебя не останусь, не бойся. Он будет разыскивать меня здесь, но я спрячусь так, что он не найдет. Я бы рассказала тебе, но еще и сама не знаю, что со мною будет. Пообещай только, что ты мне не домешаешь. Ведь ты хочешь мне счастья?
- Какая же мать не хочет?
- Ну вот. Это очень просто - сделать меня счастливей. Просто ты молчи, где я, или лучше: напиши тому крикуну, что як нему не вернусь и что он больше никогда меня не увидит.
- А как же твоя работа, твоя…
Мать не решалась спросить «твоя слава», она и сама уже не верила в дочкину славу, где-то надолго задержалась эта капризная особа, что так прихотливо выбирает своих любимцев.
- Ты еще скажи: талант! - вспыхнула Богдана. - Только и слышу, сколько живу: талант, талант! А что это такое? О чем заботится человек - о таланте, который лежит в нем, как у певчей птички голос, или о своем тщеславии и выгоде? Тот тоже чванливо разглагольствовал когда-то: «Твой талант не может принадлежать одной тебе». Или: «Грех зарывать такой талант в землю». И что же? С кем я разделила свой талант? Кого согрела, кому принесла счастье? Может, тебе, мама? Но ты меня и не видишь с тех пор, как я стала «талантливой». Живу далеко от тебя, стала тебе чужой, а ты как была кассиром, так и осталась им, так же шевелишь губами, когда пересчитываешь разноцветные бумажки, которые тебе не принадлежат, которые приносят радость и достаток кому-то другому, а тебе приносят лишь заботы да вечный страх недостачи или ошибки при выдаче.
- Ты всегда со мною, доченька. В материнском сердце места достаточно не только для одного ребенка. Было бы у меня десять или двенадцать дочек - и все поместились бы в сердце. А твоему счастью я рада. Больше мне и не нужно ничего.
Богдана молчала. Выпалила матери все, что рвалось наружу, теперь думала уже не о себе и не о постылом Ростиславе, даже не о матери. Думала о том капитане. Представлялось ей, как стоит он там, одинокий, в большом лесу, среди черных буков, что догорают вершинами, светят багряностью листвы аж сюда.
Ни с того ни с сего спросила:
- Мама, ты знаешь в Карпатах такую гору: Шепот?
- Почему бы мне не знать?
