Тревога, тревога: в лесничестве появились волки!
И все становилось на ноги.
Главный лесничий немедленно отряжал на угрожаемый участок пароконные сани, на которых было необходимое количество шнура с красными флажками. Загонщики быстро отмечали флажками место, куда приблудился волк, а тем временем поспевала туда охотничья облава - и горе тебе, серый хищник!
След неопровержимо свидетельствовал о том, что волк где-то здесь, что он не удрал отсюда. Флажки, красневшие над снегом, гарантировали, что волк не убежит, ибо ничего он так не боялся, как этих красных треугольничков распятых между кустами и деревьями.
Стрелки становились на определенные лесничим номера, загонщики шли в облаву, окружали кольцом, поднимали шум, пугали волка, выгоняли его из логова и выводили на охотника.
Волк метался между стрелками и оградой из флажков, загонщики отпугивали его своими криками, круг смерти сужался и сужался, опытные загонщики шли по следу, волка выдавал след. Наверное, серый проклинал уже ту минуту, когда вздумал полезть в эти богатые дичью, но, как оказалось, смертельно опасные места. Гонимый отчаянием, волчище делал дерзновеннейшую попытку пробраться между охотниками- и тогда наступала расплата. Всегда одной и той же ценой: шкурой.
Таким было это образцовое лесничество, и все, кто там жил и работал, гордились идеальным порядком, который господствовал в нем благодаря их стараниям, их неутомимости и бдительности.
Иногда может сложиться впечатление, что человек живет несколькими воспоминаниями, разделенными годами, а то и целыми десятилетиями. Время имеет удивительную способность сжиматься, конденсируя в себе множество событий, а то и большую половину жизни, или же наоборот - начинает течь медленно, щедро захватывает в свой поток мельчайшие, незначительнейшие вещи, и все приобретает тогда неоправданную значимость, происходит смещение понятий, оценок, капризная пульсация времени становится словно бы шуткой судьбы, ты перестаешь ощущать собственную целостность, твоя жизнь разбивается на самостоятельные отрезки, в каждом из которых действует как бы другая личность, чаще всего личности эти отстоят друг от друга чрезвычайно далеко, связанные между собой только удивлением: неужели это я, и это я, и это тоже? И выходит, что мы вспоминаем один или два эпизода из собственного детства, а там возникает воспоминание из юности, потом - провал лет и, наконец, день нынешний, с его заботами, суетой, обязанностями и страстной жаждой дня завтрашнего, на который возлагаются все надежды и чаяния, от которого всякий раз ждешь чего-то необыкновенного, хотя большей частью разочаровываешься в своих ожиданиях и заранее знаешь, что поддаешься странному психическому автоматизму, заложенному в тебе природой.
